.

И это сильный пол? Яркие афоризмы и цитаты знаменитых людей о мужчинах


.

Вся правда о женщинах: гениальные афоризмы и цитаты мировых знаменитостей




Н.А.Римский-Корсаков (продолжение)


перейти в начало книги...

Ц.С.Рацкая "Н.А.Римский-Корсаков"
Издательство "Музыка", Москва, 1977 г.
OCR Biografia.Ru

продолжение книги...

ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ

Однажды, в самый разгар работы над «Псковитянкой» (в 1871 году), Николай Андреевич получил предложение от дирекции Петербургской консерватории занять место руководителя класса практического сочинения, инструментовки и оркестрового класса. Предложение это застало Николая Андреевича врасплох. Оно было тем более неожиданно, что балакиревцы с консерваторией сильно враждовали, считая ее учреждением аристократическим, оторванным от жизни, калечащим молодежь устаревшими методами обучения. В свою очередь и «консерваторцы» не оставались в долгу, называя балакиревцев «безграмотными любителями», и т. д.
Петербургская консерватория была основана осенью 1862 года по инициативе выдающегося русского музыкального деятеля Антона Григорьевича Рубинштейна, первого директора консерватории. Открытие первого в России высшего музыкального учебного заведения было событием исключительной важности. Оно означало освобождение от засилия иностранных музыкантов: появилась возможность готовить собственные национальные кадры квалифицированных музыкальных деятелей. Петербургскую консерваторию окончил в 1865 году Петр Ильич Чайковский. Там учились и другие выдающиеся русские музыканты.
Самый факт открытия консерватории был вызван общественным подъемом 60-х годов, ростом русского просветительства. Однако с течением времени дух просветительства, характерный для первых лет существования консерватории, стал ощущаться все слабее и слабее. Для многих преподавателей было характерно пренебрежительное отношение к музыке русских композиторов и рабское преклонение перед всем западным искусством. В этом же духе старались они воспитать и своих учеников. Они заставляли их сочинять музыку, оторванную от действительности, от русской народной песни, музыку, чуждую русской культуре и всей русской жизни, тем самым лишая творчество живительных корней, о которых говорил В. В. Стасов: «Чтобы выражать национальные дух и душу, она (музыка. — Ц. Р.) должна адресоваться к самому корню жизни народной».
Мудрено ли, что передовые деятели русской музыки — члены «Могучей кучки» — так негодовали против консерваторских «порядков»?! Естественно, что при создавшемся положении приглашение одного из членов «Могучей кучки» в консерваторию в качестве преподавателя должно было удивить и в то же время порадовать балакиревцев. Факт этот убедительно свидетельствовал, что новые веяния успели проникнуть в затхлую атмосферу консерватории, что и там уже идет борьба нового со старым. Все это отлично понял Балакирев, всячески уговаривавший «Корсиньку» принять предложение.
«Вы будете как нельзя более на своем месте, — убеждал его и Бородин, — и можете принести громадную пользу музыкальному делу и учащейся молодежи...»
Николай Андреевич колебался. Слишком много пробелов было в его собственных музыкально-теоретических знаниях. Справится ли он? Однако предложение соблазняло возможностью покончить с опостылевшей флотской службой и целиком посвятить себя любимому музыкальному делу.
«Подумав немного, я пришел к тому, что предложение для меня выгодно во многих отношениях, — сообщает он своей матери Софье Васильевне, — во-первых, в денежном; во-вторых, в том, что я буду занят делом, которое мне нравится и к которому я наиболее способен; в-третьих, это будет для меня хорошей практикой, в дирижерском деле в особенности; и, наконец, в том, что является возможность поставить себя окончательно на музыкальном поприще и развязаться со службой, которую продолжать долгое время не считаю делом вполне честным и благовидным. После всех этих соображений я дал консерватории согласие».
Жизнь его потекла по новому руслу.
С того момента, как Николай Андреевич переступил порог консерватории, он много занимался и, уча других, учился сам, стараясь заполнить пробелы в своих теоретических знаниях и стать по-настоящему профессионально образованным музыкантом.
Без всякого ложного стыда обращается он за советом к П. И. Чайковскому ( П. И. Чайковский познакомился с балакиревцами в конце 60-х годов, во время своих частых приездов из Москвы. Особенно он симпатизировал Римскому-Корсакову) и с головой погружается в сложную музыкальную науку, решает бесконечное множество музыкальных задач, пишет фуги (самая сложная форма многоголосных музыкальных произведений), изучает инструменты оркестра. Терпеливо, шаг за шагом овладевает он всеми тонкостями музыкально-теоретической науки.
«...Я просто преклоняюсь... перед вашей благородной артистической скромностью и изумительно сильным характером! — восторгался П. И. Чайковский. — Все это такой подвиг для человека, уже восемь лет тому назад написавшего "Садко", что мне хотелось бы прокричать о нем целому миру».
Николай Андреевич оказался талантливым педагогом. С его приходом действительно влилась новая струя в музыкальную жизнь консерватории. Занятия проходили живо и увлекательно, популярность его как педагога росла, количество учеников с каждым годом увеличивалось.
Параллельно с консерваторией он начал свою дирижерскую и музыкально-организаторскую деятельность в качестве руководителя Бесплатной музыкальной школы. Захиревшая было — в связи с уходом Балакирева — жизнь Бесплатной музыкальной школы по-новому расцвела. Возобновил занятия хор, участились симфонические концерты.
С 1873 года Николай Андреевич был назначен инспектором музыкантских хоров Морского ведомства (музыкантскими «хорами» назывались тогда военно-духовые оркестры) и много поработал над улучшением качества звучания этих «хоров». Целиком уйдя в новую работу, он навсегда прощается с карьерой морского офицера.

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ

Вот уже около часа бьется Николай Андреевич над записью приволжской свадебной песни «Звон колокол», исполняемой — в который уж раз! — по его просьбе горничной Бородиных, Дуняшей Виноградовой, великой мастерицей песни петь.
— Невероятно капризный ритм! Никак не уловишь его, чтобы записать!
С некоторых пор он с увлечением занимается собиранием и записью народных песен. Толчком к этому послужила недавно законченная им работа, сделанная по просьбе одного из знакомых, Т. И. Филиппова, страстного любителя русского народного песенного творчества. Не умея сам записывать песни, Т. И. Филиппов обратился к Николаю Андреевичу, которого хорошо знал через своего друга М. А. Балакирева. Римский-Корсаков охотно откликнулся на это предложение. Ведь сам он с детства проникся любовью к русским песням, этим драгоценным жемчужинам устного народного творчества. Напетые Филипповым песни композитор записал и гармонизовал (то есть для каждой из них сделал фортепианное сопровождение).
Но для того чтобы не исказить гармонизацией подлинного характера мелодий, надо было хорошо знать особенности склада народной песни и характер звучания народных инструментов. Этим-то и занялся Николай Андреевич, добросовестно перечитав и изучив труды Кирши Данилова, А. Н. Афанасьева и других собирателей и исследователей устного народного творчества.
В особенности заинтересовали его обрядовые и игровые песни. Они манили его поэтически-одухотворенным восприятием природы; они точно раскрывали перед композитором картины древней языческой Руси, с ее обрядами и верованиями. «Прочитав кое-что по части описаний и исследований этой стороны народной жизни... я увлекся поэтической стороной культа поклонения солнцу и искал его остатки и отзвуки в мелодиях и текстах песен», — вспоминал позднее Римский-Корсаков.
Первый опыт записи и гармонизации народных песен оказался очень удачным, и Николай Андреевич принялся за составление собственного сборника. Часть песен он заимствовал из уже существующих старых сборников, часть — из напетых ему дядюшкой Пипосом и матерью, некоторые же сам записал с голоса певцов из народа.
Так составлен был Римским-Корсаковым сборник «Сто русских народных песен». Они расположены в календарной последовательности. Сначала идут песни весенние, потом русальные, троицкие, далее летние хороводы и, наконец, свадебные и величальные.
Он любил народные песни с детства, а сейчас полюбил глубже, сознательнее, потому что постиг всю их поэтичность и богатство музыкального выражения. Николай Андреевич справедливо считал, что изучение народного творчества оказало впоследствии огромное влияние на направление всей его творческой деятельности, на выбор тем и сюжетов оперных произведений, на характер его собственного музыкального языка.

«МАЙСКАЯ НОЧЬ»

Еще в самом начале 70-х годов Николай Андреевич подружился с младшей из сестер Пургольд — Надеждой. Все чаще собиралась балакиревская «братия» в доме Пургольд, привлекавшем друзей исключительной музыкальной одаренностью и обаянием обеих сестер. Девушки были очень остроумны и давали меткие прозвища всем членам своей «музыкальной компании». Так, например, Балакирева они прозвали «Сила», Мусоргского — «Юмор», а Римского-Корсакова — «Искренность». «Редко с кем чувствуешь себя так легко, просто и непринужденно, как с Искренностью, — признавалась Надежда Николаевна. — В его таланте есть какая-то неотразимая привлекательность, симпатичность, теплота и вместе — высокой красоты грандиозность». Николай Андреевич вдвоем с Мусоргским часто посещал сестер Пургольд на их даче в Парголове. Там, среди живописной природы, в совместном проигрывании новых произведений композитора, в долгих беседах и чтении книг росла и крепла давно уже зародившаяся дружба между Римским-Корсаковым и Надеждой Николаевной Пургольд.
Однажды, еще весной 1871 года, они прочли «Майскую ночь» Гоголя. Мысль о том, что это самый подходящий оперный сюжет для Николая Андреевича, неотступно преследовала Надежду Николаевну. «Ну что мне делать, — повторяла она, — засела мне в голову "Майская ночь", так что ничем ее оттуда не вышибешь. И кажется мне, что лучшего сюжета для оперы вам не найти». Однако мечта Надежды Николаевны осуществилась лишь спустя шесть лет, в 1877—1878 годах. До этого Римский-Корсаков был целиком погружен в те новые обязанности, которые налагали на него консерватория. Бесплатная музыкальная школа и инспектирование музыкантских «хоров» Морского ведомства. К тому же он без устали работал над собственным мастерством, отдавая музыкальному самообразованию много времени и энергии.
Почти не отступая от сюжета гоголевской повести и по возможности сохраняя характерный гоголевский язык, Николай Андреевич самостоятельно набросал план, а частично и либретто оперы.
Он посвятил ее жене, в память того дня, когда они вместе читали Гоголя: в этот день Надежда Николаевна стала его невестой.
Юношеской свежестью дышит каждая строчка оперы «Майская ночь», овеянная поэзией чувства первой любви. Полны лиризма образы гордой дивчины Ганны и ее милого Левко. Тонким, чисто гоголевским юмором проникнуты музыкальные «портреты» Свояченицы, пана Головы, Писаря, Винокура. Обаятельно-поэтична фантастическая сцена с Панночкой. Весенним ароматом напоены песни и хороводы дивчат и парубков, лирические сцены Ганны и Левко...
«Майская ночь» — это дань тогдашнему увлечению композитора обрядовой стороной народного быта. «Все хоровые песни оперы моей, — говорит Николай Андреевич, — имеют оттенок обрядовый или игровой; весенняя игра "Просо", троицкая песня "Завью венки", русальные песни — протяжная и скорая в последнем действии и самый хоровод русалок. Само действие оперы связано мною с троицкой и русальной неделей, называемой зелеными святками, да и гоголевские утопленницы обращены в русалок. Таким образом, мне удалось связать с обожаемым мною содержанием обрядовую сторону народного быта, которая выражает собой остатки древнего язычества».
Тонкими нежными оркестровыми красками изображены картины украинской природы (особенно поэтично вступление к третьему действию — «Украинская ночь») и фантастические образы Панночки, русалок. Природа, быт, фантастика в опере неразделимы — они тесно переплетаются, образуя единое целое, глубоко поэтичное, покоряющее свежестью и искренностью музыки. Иногда композитор использует подлинные народные песни — обрядовые, лирические (например, песня Левко «Солнце низко, вечер уж близко»), большей же частью сам создает мелодии, столь близкие по складу к народным песням, что их почти невозможно различить. Музыка оперы ярко национальна и самобытна.
«Майская ночь» положила начало ряду фантастических и полуфантастических-полубытовых опер на народные сюжеты, занявших отныне центральное место в творчестве Римского-Корсакова.

«СНЕГУРОЧКА»

Зимой 1879/80 года Николай Андреевич поехал в Москву к А. Н.Островскому,чтобы попросить разрешения использовать его пьесу «Снегурочка» для оперного либретто. В толстой нотной тетради композитора уже были черновые наброски будущей оперы. «Я чувствовал себя все более влюбленным в сказку Островского, — вспоминает Римский-Корсаков свое тогдашнее состояние. — Проявлявшееся понемногу тяготение во мне к древнему русскому обычаю и языческому пантеизму вспыхнуло теперь ярким пламенем. Не было для меня на свете лучшего сюжета, не было для меня лучших поэтических образов, чем Снегурочка, Лель или Весна, не было лучше царства, чем царство берендеев с их чудным царем, не было лучше... религии, чем поклонение Яриле-Солнцу. Сейчас же после чтения... начали приходить в голову мотивы, темы, ходы аккордов и стали мерещиться, сначала неуловимо, потом все яснее и яснее, настроения и краски, соответствующие различным моментам сюжета».
А. Н. Островский принял Николая Андреевича весьма радушно, подарил ему авторский экземпляр своей пьесы и разрешил распоряжаться содержанием по своему усмотрению. Так зародилось поэтичнейшее творение великого «кудесника звуков» — «Снегурочка», лирический гимн природе, солнцу и его могучим дарам.
...Он писал свою «Снегурочку» летом, среди живописной северной природы, в имении Стелево (Лужского уезда). Бескрайние поля, луга... Неумолкающее пение птиц... Цветы, цветы... Кругом разбросаны деревни с древними исконно русскими названиями: «Копытец», «Подберезы», «Хвошня», «Дремяч»...
Дремучий лес Волчинец мнится ему заповедной чащей, а какой-нибудь корявый толстый сук или пень, поросший мхом, — лешим или его жилищем. И кажется, вот-вот из-за непроходимых дебрей лесных появится Снегурочка...
...Ни пешему, ни конному дороги
И следу нет в ее терем. Медведи-
Овсяники и волки матерые
Кругом двора дозором ходят; филин
На маковке сосны столетней ночью,
А днем глухарь вытягивают шеи.
Прохожего, захожего блюдут...

Наскучило Снегурочке одной в лесу жить, хочется к людям...
С подружками по ягоды ходить,
На оклик их веселый отзываться...

«Пусти, отец!» — просит Снегурочка отца-Мороза.
...Когда зимой холодной
Вернешься ты в свою лесную глушь.
В сумеречки тебя утешу, песню
Под наигрыш метели запою
Веселую. У Леля перейму
И выучусь скорехонько.

Ушла Снегурочка к людям, в берендееву слободку, играть с подружками и слушать песни Леля. Да вот беда! Сердечко у нее холодное, из снега — не знает человеческого тепла. Ей нравятся песни Леля, его веселый нрав, но любви она не понимает. Чужая она среди людей, совсем чужая!..
Пошла Снегурочка к лесному озеру просить у матери-Весны «немножечко сердечного тепла». Надела мать-Весна на голову Снегурочке венок волшебный из цветов, зажглось в груди ее тепло.
Ах, мама, что со мной? Какой красою
Зеленый лес оделся! Берегами
И озером нельзя налюбоваться.
Вода манит, кусты зовут меня
Под сень свою; а небо, мама, небо!..

Растаяло Снегурочкино сердце в палящем зное проснувшейся любви. Легким прозрачным облачком уносится она в бездонную синеву небес.
И Солнце, что некогда, разгневанное, отвернулось от берендеев за то, что приютили дочь его заклятого врага — Мороза, вновь ярко засияло над их землей, вернувши людям свет и тепло. Могучую живительную силу бога солнца Ярилы прославляют берендеи в ликующем заключительном хоре.
«Я прислушивался к голосам народного творчества и природы и брал напетое и подсказанное ими в основу своего творчества», — рассказывает композитор о своей работе над «Снегурочкой». Пожалуй, то же самое можно сказать и о большинстве других произведений этого замечательного художника звуков.
Он стремился свою музыку сделать настолько образной, понятной, чтобы она сама за себя говорила. В «Снегурочке», а позднее и в других пронаведениях композитор использует очень интересный прием: все действующие лица имеют свои постоянные музыкальные темы-характеристики. Стоит лишь заговорить о Снегурочке, как тотчас же появляется в оркестре один из ее лейтмотивов (так называются эти краткие музыкальные характеристики). Они сопутствуют ей при выходе на лесную поляну, звучат в момент ее появления у берендеев. Наигрыш пастушьей свирели сопровождает появление Леля, дикие, неуклюжие скачки характеризуют Лешего, двумя песенными лейтмотивами обрисована Весна и т. д.
Неизменными остаются в опере лейтмотивы птиц, светляков, кустов и деревьев, наигрыш Леля, темы Весны. Зато настоящее, большое развитие получает музыкальная характеристика самой Снегурочки, состоящая из нескольких лейтмотивов. Вначале они рисуют Снегурочку как холодное создание. Но Снегурочка — дочь Мороза и Весны. В ней борются два начала, и побеждает весеннее, человеческое. Вот почему, постепенно развиваясь и видоизменяясь, ее несколько холодные вначале лейтмотивы, преображенные могучей силой пробудившегося чувства любви, вырастают в светлую, широкую, свободно льющуюся задушевную мелодию.
Благодаря такому способу использования лейтмотивов Римский-Корсаков достигает очень важной для всякой оперы цели: во-первых, каждое действующее лицо имеет свою, присущую только ему музыкальную характеристику, как бы свой собственный язык, свой музыкальный облик; во-вторых, разработкой постоянных музыкальных характеристик достигается непрерывность развития действия, ощущаемого не только в происходящих на сцене событиях, но и в самой музыке.
«Музыка Корсакова к моей "Снегурочке" удивительна, — восторгался А. Н. Островский. — Я ничего не мог себе представить более к ней подходящего и так живо выражающего всю поэзию древнего русского языческого культа и этой, сперва снежно-холодной, а потом неудержимо-страстной героини сказки».
Не мог не выразить своего восхищения музыкой «весенней сказочки» Римского-Корсакова и Петр Ильич Чайковский, за несколько лет до этого написавший музыку к той же пьесе Островского.
В «Снегурочке» много подлинно народных песен, плясовых напевов и даже птичьих попевок. Она — точно чудесный сплав из народных мелодий и музыки, написанной в народном духе. От всей музыки «Снегурочки» веет прозрачной свежестью весеннего утра. Некоторые наиболее удачные мелодии самого композитора, как, например, третья песня Леля, воспринимались многими как заимствованные из сборников народных песен. Его обвиняли в том, что он недостаточно оригинален. На это Николай Андреевич справедливо возражал: «...если ни одна частица созданной мелодии не будет походить ни на одну частицу подлинной народной песни, то может ли целое напоминать собою народное творчество?» Иными словами, он утверждал, что композитор должен научиться говорить таким же языком, каким выражает чувства, и мысли народ в своих песнях. Этого он достиг в «Снегурочке», которую сам считал произведением «вполне созревшего музыканта».

НОВОЕ ВРЕМЯ - НОВЫЕ ПТИЦЫ, НОВЫЕ ПТИЦЫ - НОВЫЕ ПЕСНИ

В необычно ранний час утром 15 февраля 1887 года пришел к Николаю Андреевичу взволнованный Стасов. «Знаете что, — сказал он, — Бородин скончался».
Неожиданная и страшная весть потрясла Римского-Корсакова.
С Бородиным его связывала крепкая долголетняя дружба. Николай Андреевич горячо любил этого всегда жизнерадостного, неутомимого в труде человека, замечательного ученого и выдающегося музыканта. Тяжко было и сознание, что редеют ряды некогда сплоченного дружного коллектива.
Правда, все реже и реже собирались в последнее время балакиревцы. Удушливая атмосфера политической реакции болезненно подействовала на впечатлительного, неуравновешенного Балакирева. Он становился все более замкнутым, начал увлекаться религией, совершенно забросил музыку. Кюи целиком погрузился в дела своей академии (Ц. А. Кюи был профессором фортификации в Военно-инженерной академии) и лишь изредка писал музыкально-критические статьи, в которых все отчетливее чувствовалось непонимание избранного Римским-Корсаковым пути.
Мир русской сказки, в котором черпал Николай Андреевич народную мудрость и светлое жизнеутверждающее настроение, чужд и непонятен Кюи. Теплые, дружеские отношения и взаимопонимание сохранялись у Корсакова лишь со Стасовым и Бородиным. Теперь и Бородин ушел. Окончательный распад балакиревского кружка был очевиден. Но Николай Андреевич верил, что подрастающее поколение композиторов будет достойной сменой и продолжит дело «Могучей кучки».
Из учеников Римского-Корсакова выделялись своей талантливостью Анатолий Лядов и Александр Глазунов.
Лядов не раз встречался с балакиревцами в доме у Николая Андреевича, где бывал запросто, уже на правах не ученика, а младшего друга. Эти встречи явились для молодого талантливого композитора хорошей школой, воспитавшей в нем бескорыстную преданность родному национальному искусству.
«...Большой природный ум, добрейшая душа и огромный музыкальный талант...» — отзывался о Лядове Римский-Корсаков. Лядов очень хорошо знал и любил русские народные песни и сказки (Именно ему предложил Балакирев «к возвеличению нашей народной музыкальной чести» обработать четыре сборника народных песен, записанных экспедицией Русского географического общества. Лядов написал три симфонические сказки — «Баба-Яга», «Кикимора» и «Волшебное озеро», три сборника детских песен на народные слова, обработал для оркестра восемь народных песен и т. д.). Он был прекрасным педагогом и много лет преподавал в Петербургской консерватории. В марте 1905 года вместе с Глазуновым, тоже профессором консерватории, они демонстративно, в знак протеста против незаконного увольнения Римского-Корсакова, подали заявление о своем уходе из консерватории.
Глазунов был любимцем Николая Андреевича. Музыкальный талант его проявился необычайно рано. Шестнадцатилетним мальчиком он поразил петербургскую музыкальную общественность совершенно зрелой по технике и мастерству симфонией. «То был поистине великий праздник для всех нас, петербургских деятелей молодой русской школы», — вспоминал впоследствии Николай Андреевич. Александр Константинович обладал исключительной музыкальной памятью. Ему достаточно было один раз прослушать музыкальное произведение, для того чтобы сразу запомнить его. По памяти восстановил Глазунов всю увертюру к опере «Князь Игорь», которую Бородин ему играл, но при жизни сам записать не успел. По сохранившимся эскизам Бородина Глазунов дописал также две части его Третьей симфонии.
С 1905 года Глазунов — директор Петербургской, потом Петроградской и, наконец, Ленинградской консерватории, откуда по болезни ушел в 1928 году. (Им написано восемь симфоний, три балета, симфонические картины — «Кремль» и другие, симфоническая поэма «Степан Разин», бурлацкая песня «Эй, ухнем» для симфонического оркестра и другие произведения).
Лядов и Глазунов были самыми активными участниками нового музыкального кружка, организовавшегося в Петербурге в середине 80-х годов и известного под названием беляевского. Идейным руководителем его был Николай Андреевич Римский-Корсаков.
«Беляев был богатый торговый гость, немножко самодур, но притом честный, добрый, откровенный до резкости, иногда даже до грубости прямой человек, в сердце которого были, однако, несомненно, нежные струны, радушный хозяин и хлебосол...» — вот характеристика, данная Римским-Корсаковым человеку, которому суждено было сыграть известную роль в распространении и пропаганде русской музыки.
Богатый лесопромышленник, страстно влюбленный в музыку, М. П. Беляев в течение ряда лет устраивал в своем доме еженедельные квартетные вечера. Сам он неплохо играл на альте.
«Беляевские пятницы» пользовались широкой популярностью и собирали большое количество музыкантов — любителей и профессионалов. Эти «пятницы» и заложили основы нового кружка, беляевского, который продолжал славные традиции балакиревцев, но во многом был существенно отличен от них. Об этом говорит Римский-КорСаков в своей «Летописи»: «Сходство заключалось в общей тому и другому передовитости, прогрессивности; но кружок Балакирева соответствовал периоду бури и натиска в развитии русской музыки, кружок Беляева — периоду спокойного шествия вперед...»
Николай Андреевич, живой носитель славных традиций «Могучей кучки», как бы осуществлял связь между балакиревцами и беляевцами. Любимых учеников — Лядова и Глазунова — он привлекает к ответственнейшей работе по редактированию и воссозданию (по черновым эскизам) неоконченных произведений своих гениальных друзей и соратников — Мусоргского и Бородина.
Сам он неутомимо и самоотверженно ведет эту работу, благодаря чему, быть может, и увидели свет такие гениальные творения, как «Хованщина» Мусоргского и «Князь Игорь» Бородина.
В Беляеве Николая Андреевича привлекала его преданность искусству. Беляев организовал постоянные «Русские симфонические концерты», целью которых была пропаганда новой русской музыки. Он — основатель крупнейшего музыкального издательства, которое преследовало те же цели.
«Русским симфоническим концертам» Римский-Корсаков уделяет очень много времени. Без согласования с ним не исполняется ни одна программа. Наиболее ответственными концертами композитор дирижирует сам.
В вопросах музыкального издательства Беляев тоже не обходится без советов Николая Андреевича, которому приходится, таким образом, просматривать все новые произведения, выходящие из-под пера молодых композиторов. Но за всем этим Николай Андреевич не забывает основного — творчества. В конце 80-х годов он создает три оркестровых произведения: «Испанское каприччио», «Шехеразаду» и «Воскресную увертюру».

продолжение рассказа...