Исторические условия превращения натурального общества в товарное
Сделанные нами до сих пор попытки исследовать, как сложились отношения в коммунистической общине после внезапного крушения общественной собственности и общественного плана труда, показались вам, вероятно, чисто теоретическим мудрствованием (Spintisieren) и переливанием из пустого в порожнее. В действительности же это было ни чем иным, как сжатым и упрощенным изложением того, как исторически возникло товарное хозяйство, и это изложение в основных чертах строго соответствует исторической истине.
Необходимо лишь внести некоторые поправки в наше изложение:
1. Процесс, который мы рисовали в виде внезапной катастрофы, постигшей коммунистическое общество и превратившей его в общество свободных частных производителей,—этот процесс в действительности растянулся на тысячелетия. Правда, представление о том, что подобное превращение может произойти внезапно, в виде насильственной катастрофы, далеко не. является чистой фантазией. Это представление вполне соответствует действительности всюду, где примитивные первобытно-коммунистические племена сталкиваются с другими народами, уже стоящими на высокой ступени капиталистического развития. Подобные случаи имели место большею частью при завоевании так называемых диких и полуцивилизованных стран европейцами: при открытии Америки испанцами, завоевании Индии голландцами, Ост-Индии англичанами, и когда англичане, голландцы и немцы завладевали Африкой. В большинстве этих случаев внезапное вторжение европейцев в эти страны сопровождалось катастрофическим переворотом в жизни местных примитивных народов. То, что мы здесь изобразили как процесс, совершившийся в течение 24 часов, в действительности требовало иной раз лишь нескольких десятилетий. Завоевание страны европейским государством или даже только основание нескольких европейских торговых колоний обычно очень скоро приводило к насильственному уничтожению общественной собственности на землю, к разделению и раздроблению земельной собственности между частными владельцами, к отнятию стад и к перетасовке всех установившихся в обществе отношений. Разница лишь в том, что результатом этого превращения обычно бывало не превращение коммунистической общины: в общество свободных товаропроизводителей с товарным обменом, как мы предположили в нашем примере.
Обычно при этом разлагавшаяся общественная собственность превращалась не в частную собственность туземцев, а расхищалась европейскими пришельцами, а сами туземцы, лишенные старых форм и средств существования, превращались в дальнейшем в наемных рабов или же просто в рабов европейских купцов, или же—поскольку то и: другое не удавалось—прямо истреблялись. Для всех примитивных народов колониальных стран переход от примитивных коммунистических условий к современным, капиталистическим фактически носил характер внезапной катастрофы и приносил им безграничные несчастия и страшные бедствия. Что же касается европейского населения, то здесь этот процесс не носил характера катастрофы, а протекал медленно и незаметно, втечение столетий. Греки и римляне вступают в историю еще с общественной собственностью. Древние германцы, прорвавшиеся вскоре после Рождества Христова с севера на юг, разрушившие римскую империю и осевшие в Европе, принесли с собой коммунистическую первобытную общину и сохранили ее втечение некоторого времени. Что же касается развитого товарного хозяйства европейских народов, как мы изобразили его выше, то оно выступает на арену истории лишь на исходе средних веков, в ХV и XVI веках.
2. Вторая поправка, которая должна быть сделана в нашем изложении, вытекает из первой. Мы предположили, что различные отрасли труда специализировались и обособились уже в лоне коммунистической общины, т. е. что разделение труда внутри общества уже достигло высокой степени развития, так что в момент наступления той катастрофы, которая уничтожила общественную собственность и установила частное производство и обмен, — что в этот момент разделение труда уже существовало как основа для обмена. Это предположение не соответствует историческому ходу развития. Внутри примитивного общества разделение труда, пока существует общественная собственность, развито лишь слабо и находится в зачаточном состоянии. Мы видели это на примере индусской деревенской общины. Лишь около 12 человек были выделены из среды жителей общины и имели специальные профессии, и только шесть из них были собственно ремесленниками: кузнец, столяр, гончар, цырюльник, прачечник и серебряных дел мастер.
Большинство работ, как прядение, ткачество, портняжеетво, печение, убой скота, изготовление колбас и т. д., производилось в каждой семье в качестве побочного занятия при основном сельскохозяйственном труде, как это теперь еще имеет место во многих деревнях в России, поскольку население еще не втянуто в обмен, в торговлю. Разделение труда, т. е. выделение отдельных отраслей труда как исключительных специальных профессий, может развиться надлежащим образом лишь тогда, когда частная собственность и обмен уже имеются налицо. Лишь частная собственность и обмен делают возможным образование специальных профессий. Лишь тогда, когда производитель может рассчитывать на регулярный сбыт своих продуктов, для него имеет смысл вообще посвятить себя специальному производству. И лишь деньги дают каждому производителю возможность сохранять и накоплять плоды своего труда и этим самым они дают толчок для расширенного и регулярного производства на рынок. С другой стороны, это производство на рынок и накопление денег лишь тогда имеет смысл для производителя, если его продукт и выручка за него составляют его частную собственность.
В коммунистической же первобытной общине частная собственность как раз отсутствует, и история учит нас, что частная собственность возникает лишь в результате обмена и специализации труда. Таким, образом оказывается, что образование специальных профессий, т. е. высоко развитое разделение труда, вдзможно лишь при частной собственности и развитом обмене. С другой стороны, ясно, что самый обмен возможен лишь тогда, когда уже имеется налицо разделение труда, ибо какой смысл имел бы обмен между производителями, изготовляющими один и тот же продукт? Лишь когда X, например, только производит сапоги, в то время когда У только печет хлеб, им обоим имеет смысл обменивать свои продукты. Таким образом мы натыкаемся на странное противоречие: обмен возможен лишь при частной собственности и развитом разделении труда, разделение же труда может возникнуть при наличии обмена и частной собственности, частная же собственность, с своей стороны, возникает лишь благодаря обмену. Если присмотреться ближе, то обнаружите даже двойное противоречие: разделение труда должно предшествовать обмену, а обмен должен существовать уже при разделении труда, и далее: частная собственность является предпосылкой разделения труда и обмена, но она не может развиваться иначе, как лишь в результате разделения труда и обмена. Как возможно подобное переплетение? Мы, очевидно, вертимся в заколдованном кругу, и уже первый шаг за пределы примитивной коммунистической общины представляется невозможным. Человеческое общество попало тут, очевидно, в противоречие, от разрешения которого: зависел дальнейший ход развития.
Но эта безвыходность положения лишь кажущаяся. В повседневной жизни отдельных людей противоречия представляются, правда, чем-то непреодолимым, в жизни же общества в целом вы, присматриваясь ближе, найдете на каждом шагу такие противоречия: что сегодня является причиной другого явления, то завтра будет его следствием и наоборот, причем эти непрерывные перемены в отношениях не задерживают течения жизни общества. Наоборот, отдельный человек, натыкаясь в своей частной жизни на противоречия, не может ступить шагу дальше. В обычной жизни так распространено представление о невозможности противоречий, что обвиняемый, путающийся в противоречиях перед судом, этим самым изобличается во лжи, и при известных условиях эти противоречия могут привести его в тюрьму или даже на виселицу.
Человеческое же общество в целом непрерывно запутывается в противоречиях, но оно не гибнет при этом, а, наоборот, лишь, тогда движется, когда оно попадает в противоречия. Дело в том, что противоречия в общественной жизни постоянно разрешаются в процессе развития, ведя к новому прогрессу культуры. Великий философ Гегель говорит: «противоречие ведет вперед». И это движение в сплошных противоречиях является подлинным способом развития истории человеческого общества. И в данном интересующем нас случае, т. е. при переходе коммунистического общества к частной собственности с разделением труда и обменом, противоречие, которое мы констатировали, разрешилось особым развитием в длинном историческом процессе. И в общем и целом) этот процесс, принимая во внима сделанные нами поправки, по существу соответствовал нарисованной нами картине.
Прежде всего, обмен действительно начинается уже в первооытных условиях, при наличии общественной собственности, и именно, как мы и принимали, в форме натурального обмена, т. е. прямого обмена продукта на продукт. Натуральный обмен мы встречаем уже на ранних ступенях развития человеческой культуры. Так как, однако, как мы указывали, обмен предполагает частную собственность у обменивающихся, а таковая отсутствует внутри примитивной общины, то натуральный обмен впервые появляется не внутри общины или племени, а вне их не между, членами одного и того же племени, одной и той же общины, а между различными племенами и общинами, там, где они между собой соприкасаются.
При этом не отдельные члены того или иного племени вступают в обмен между собой, а племена, общины, как целое, ведут меновую торговлю между собою в лице своих главных вождей. Распространенное среди ученых экономистов представление о первобытном охотнике и первобытном рыболове, которые на заре человеческой культуры, в первобытных лесах Америки, взаимно выменивают свою дичь и рыбу, следовательно, вдвойне исторически неверно. В первобытные времена, как мы видели, не только не существуют обособленно трудящиеся индивидуумы, но и обмен между отдельными лицами развивается лишь тысячелетия спустя. Вначале, история знает лишь торговлю между племенами и народами. «Дикие народы,—говорит Лафито в своем труде об американских, дикарях,—постоянно ведут взаимные меновые сношения. Торговля их имеет тот общий признак с торговлею древних, что представляет непосредственный обмен одних вещей на другие. У каждого из них имеется нечто такое, чего нет у других, и торговля переносит все эти вещи от одного из них к другому. Таковы: зерновой хлеб, гончарные изделия, меха, табак, одеяла, лодки, дикобразы, дикий рогатый скот, домашняя утварь, амулеты, хлопчатая бумага,—словом, все, что только находится в; употреблении для поддержания человеческой жизни... Торговля: их ведется главою племени, который представляет весь народ».
Если мы, далее, изобразили выше обмен, как единичное явление,—обмен между сапожником и пекарем,—рассматривали его как нечто случайное, то и это строго соответствует исторической, истине. Вначале обмен между отдельными дикими племенами представляет нечто случайное, нерегулярное; он зависит только-от случайного соприкосновения и случайных встреч между племенами. Вот почему мы видим, что регулярная меновая торговля раньше всего возникает у кочевых народов, которые, благодаря достоянной перемене места, чаще всего приходят в соприкосновение с другими народами. Пока обмен носит случайный характер, он распространяется лишь на излишек продуктов, сверх собственных нужд того или иного племени и той или иной общины. С течением времени, однако, чем чаще повторяется случайный обмен, тем больше он переходит в привычку, становится затем правилом, и мало-помалу люди начинают производить продукты непосредственно для обмена. Те или иные племена и народы в целях обмена специализируются в той или иной отрасли производства. Развивается разделение труда между племенами и общинами. Приэтом торговля еще долгое время носит чисто натуральный характер, т. е. производится прямой обмен продукта на продукт. «Во многих местностях Соединенных штатов, еще в конце XVIII в., был распространен непосредственный обмен. В Мериленде законодательное собрание установило относительные пропорции для обмена табаку, масла, свинины и хлеба. В Корриентесе еще в 1815 году мальчики бегали по улицам с криками: «соли за свечи, табаку за хлеб!».
В русских деревнях вплоть до 90-х годов, а в некоторых местах к теперь, странствующие торговцы, так наз. прасолы, вели простую меновую торговлю с крестьянами. Всякого рода мелочи-иголки, наперстки, ленты, пуговицы, трубки, мыло и т. д.—они обменивали на щетину, пух, заячьи шкурки и т. п. Подобную же торговлю ведут в России и странствующие гончары, жестяники и т. д., обменивающие собственные продукты на зерно, лен, пеньку, холст и т. п. . По мере того как обмен учащается, становясь регулярным явлением, уже очень рано в каждой местности и у каждого племени выделяется тот товар, который легче всего может быть им произведен, который, следовательно, чаще всего может быть дан в обмен, или же, наоборот, тот товар, в котором больше всего ощущается недостаток, который, следовательно, является предметом всеобщего спроса. Такую роль играют, например, соль и финики в пустыне Сахаре, сахар в английской Вест-Индии, табак в Виргинии и Мериленде, кирпичный чай (твердая смесь листьев чая с жиром, в виде кирпичей) в Сибири, слоновая кость у африканских негров и какао в древней Мексике.
Уже климатические и почвенные особенности ведут в различных местностях к выделению «всеобщего товара», могущего стать основой всей торговли и посредником всех меновых сделок. В дальнейшем развитии то же самое вытекает из особого рода занятий каждого племени. У охотничьих народов дичь, само собой разумеется, является тем «всеобщим товаром», который они предлагают в обмен на всевозможные продукты. В торговле «Торговой Компании Гудзон Бай» подобную роль играли бобровые кожи. У племен, занимающихся рыболовством, рыба, естественно, служит средством обмена при всех меновых сделках. По рассказу одного французского путешественника, на Шотландских островах, даже при покупке билета в театр, сдача выплачивается рыбой. Необходимость в таком всеми излюбленном товаре, как всеобщем средством обмена, иной раз ощущается очень остро. Так, например, известный африканский путешественник Самуил Беккер следующим образом описывает свою меновую торговлю с негритянскими племенами в Центральной Африке: «Добывать съестные припасы становится все труднее. Туземцы не иначе продают муку, как в обмен на мясо, поэтому мы приобретаем ее так: в обмен на платье и обувь докупаем у турецких торговцев железные «молоты» (мотыги); на молоты покупаем быка, его ведут в дальнюю деревню, убивают, и мясо разделяют приблизительно кусков на сто. С этим мясом и с тремя большими корзинами мои люди садятся на землю; туземцы приходят и за каждый кусок мяса высыпают в корзину по маленькой корзинке муки. Вот образчик томительного средне-африканского торга мукою».
С переходом к скотоводству скот становится всеобщим товаром и всеобщим мерилом ценности. Это имело место, судя по описанию Гомера, у древних греков. Рисуя, например, снаряжение каждого героя и оценивая его, он говорит, что оружие Главка стоило 100 быков, оружие Диомеда—9 быков. Народу со скотом в то время у греков выполняли функции денег и некоторые другие продукты. Тот же Гомер рассказывает, что при осаде Трои за вино из Лемноса платили то шкурами, то волами, то медью, то железом. У древних римлян понятие «денег» было, как мы указали выше, тождественно с понятием скота; точно-так же у древних германцев скот служил всеобщим товаром. С переходом к земледелию металлы, железо и медь получают выдающееся значение в хозяйстве, отчасти как материалы для выделки оружия, а в еще большей степени как материал для сельскохозяйственных орудий.
Добыча металла возрастает, он все более входят во всеобщее употребление, становится всеобщим товаром и занимает в этой роли место скота. Первоначально металл становится всеобщим товаром лишь благодаря его непосредственной полезности как материала для всевозможных орудий. В этой стадии он употребляется как сырой материал и в торговле имеет хождение в слитках и лишь по весу. У греков во всеобщем употреблении было железо, у римлян—медь, у китайцев—сплав меди и свинца. Значительно позднее появляются в торговом обороте и входят в употребление так называемые благородные металлы—серебро и золото. Но и эти металлы еще втечение долгого времени обращаются не в виде монет и принимаются в торговле по весу. Здесь еще ясно можно проследить, что всеобщим, т. е. денежным товаром становится какой-нибудь полезный продукт, удовлетворяющий известные потребности. Простой кусок серебра, которым сегодня оплачивалась покупка муки, мог на следующий день пойти на изготовление какого-нибудь блестящего рыцарского щита. Исключительное употребление благородных металлов в качестве денег, т. е. в виде чеканеных монет, не было известно не только древним индусам, но и египтянам и китайцам. И древние иудеи знали металлические деньги лишь по весу. Так, например, Авраам, как рассказано в ветхом завете, заплатил Еффрону при покупке места для гробницы Сарры четыреста полновесных сиклей торгового серебра. Предполагают, что чеканка монеты впервые появилась лишь в X или даже в VIII веке до нашей эры и что это раньше всего имело место у греков. Римляне переняли это у греков и впервые пустили в обращение свои серебряные и золотые монеты в III веке до нашей эры. С введением чеканки серебряных и золотых монет долгая тысячелетняя история разрития обмена достигла своей наиболее полной, зрелой и законченной формы.
Мы указывали выше, что деньги, т. е. всеобщий товар, развились значительно раньше, чем стали применяться для изготовления их металлы. Фактически уже, например, в форме скота деньги выполняли в обмене точно те же функции, какие теперь выполняет золотая монета, являясь посредником в меновых сделках, мерилом ценности, средством накопления и воплощением богатства. Но лишь в форме металлических денег определение последних достигает и вовне своего полного выражения. Мы видели, что обмен начинается в форме непосредственного выменивания друг на друга двух продуктов труда. Он возникает потому, что один производитель—община или племя—не может обойтись без продуктов труда другого. Взаимно обмениваясь, они приходят друг другу на помощь продуктами своего труда.
По мере частого и правильного повторения подобных меновых операций один продукт становится всеми предпочитаемым и этим самым превращается в посредника всех меновых сделок, во всеобщий товар. По существу любой продукт труда может стать таким товаром, т. е. деньгами: обувь точно так же, как и шляпы, полотно, как и шерсть, скот, как и зерно, и мы в действительности видим, что попеременно самые различные товары выполняют эту роль. Какой именно товар в данных условиях станет избранным—зависит исключительно от специфических потребностей и особого рода занятий данного народа. Сначала скот становится этим излюбленным товаром как полезный продукт, как предмет продовольствия. Чем дальше, однако, тем больше скот берется в обмен именно как деньги, так как в качестве таковых он дает возможность каждому сохранять плоды его труда в такой форме, в которой их в любой момент легко обменять на любые продукты общественного труда. В этом смысле мы указывали, что скот, в отличие от прочих частных продуктов, являлся непосредственно общественным продуктом, легко вымениваемым в любое время. Но в форме скота двойственный характер денежного товара еще слшпком выступает наружу, так как достаточно одного взгляда на скот, чтобы понять, что он не только всеобщий товар, не только общественный продукт, но одновременно и простой продовольственный продукт, который можно зарезать и употреблять в пищу, что он есть лишь обыкновенный продукт человеческого труда, труда пастушеского народа.
Что же касается золотой монеты, то в ней окончательно скрыты следы происхождения денег из простого продукта. Чеканеный золотой кружок сам по ни для чего не пригоден, его нельзя употребить иначе, как лишь в качестве орудия обмена, в качестве всеобщего товара. Золотая монета является вообще еще товаром, постольку, поскольку она, как всякий другой товар, является продуктом человеческого труда, труда рабочего на золотых приисках и золотых дел мастера, но она потеряла уже всякое значение как предмет потребления; она является ни чем иным, как продуктом человеческого труда, лишенным полезной формы для какого бы то ни было частного потребления, она не может служить пищей, одеждой или украшением, а имеет лишь чисто общественную функцию: служить посредником в обмене другими товарами. И именно поэтому в бессмысленном и бесцельном предмете, как золотая монета, чисто общественный характер денег, как всеобщего товара впервые находит свое наиболее чистое и полное выражение.
Последствием окончательного принятия деньгами металлической формы является широкое распространение торговли и распад тех общественных отношений, которые до сих пор покоились не на торговле, а на удовлетворении своих потребностей. Торговля расшатывает старую коммунистическую общину, так как она усиливает имущественное неравенство между членами, уничтожает общественную собственность и, в конце концов, ведет к распаду самой общины. Небольшое свободное крестьянское хозяйство, производившее раньше все для себя необходимое и продававшее лишь излишки, чтобы прятать деньги в чулок, постепенно, благодаря введению денежных налогов, вынуждается продавать все свои продукты, чтобы затем покупать не только продовольствие, одежду и домашнюю утварь, но даже зерно для посева. Пример такого перехода крестьянского хозяйства от производства для собственного потребления к производству на рынок, перехода, совершенно разрушившего его, мы в течение последних десятилетий могли наблюдать в России.
И в древнем хозяйстве, основанном на рабстве, развитие торговли влечет за собой глубокие преобразования. Пока раба заставляли работать лишь для потребностей домашнего хозяйства, в качестве сельскохозяйственного рабочего и ремесленника для нужд господина и его семьи, рабство носило еще патриархальный и мягкий характер. Лишь с тех пор, как греки и римляне пристрастились к деньгам и начали производить для рынка, началась бесчеловечная эксплуатация рабов, приводившая к массовым мятежам рабов. Как ни безнадежен был исход этих восстаний, они явились достаточным показателем н провозвестником того, что рабство пережило себя и стало невыносимым. То же самое повторяется в средние, века с барщинными отношениями. Сперва они носят характер-охраны крестьянина помещиком, и за это крестьянство уплачивает своему дворянскому покровителю определенный умеренный оброк натурой или отрабатывает барщину для удовлетворения потребностей самих господ.
Впоследствии, когда дворянство познало прелесть денег, натуральный оброк и барщинный труд все-более повышаются для торговых целей, барщинные отношения сменяются настоящим крепостничеством, и из крестьянина выжимаются последние соки. В заключение тот же рост торговли и усиление господства денег приводят к замене натуральных повинностей денежными. Этим самым приходит конец пережившей себя системе. И, наконец, в средние века торговля чрезвычайно усиливает богатство и могущество свободных городов и этим самым, приводит к разложению и распаду старого цехового ремесла.
Благодаря появлению металлических денег мировая торговля получает уже очень рано толчок к развитию. Уже в древности отдельные народы, как финикияне, посвящают себя торговому посредничеству между народами, стремясь приэтом к возможно большему накоплению денежных богатств. В средние века эта роль выпадает на долю городов, преимущественно итальянских. После открытия Америки и морского пути в Ост-Индию, в конце XV века, мировая торговля внезапно сильно расширяется: новые-страны доставляли не только новые продукты для торговли, но и располагали золотыми приисками и денежным материалом. Огромный ввоз золота из Америки в XVI веке вызвал расцвет северо-германских городов, главным образом Ганзейских, чрезвычайно обогатившихся, как и Голландия и Англия, благодаря развитию мировой торговли. Этим самым в европейских городах, а в значительной степени и в деревнях, товарное производство, т. е. производство для обмена, становится господствующей формой хозяйственной жизни.
Из скромных зачатков еще в далекой древности у диких племен, находящихся на уровне коммунистических союзов, обмен развивается и непрерывно растет при всех последовательно сменяющих друг друга формах организованного хозяйства, какими были простое свободное крестьянское хозяйство, восточная деспотия, античное рабство, средневековое крепостничество, городская цеховая система. Все более расширяясь, обмен разъедает и ведет к крушению все эти хозяйственные формы, приводя наконец, к совершенно анархическому бесплановому хозяйству изолированных частных производителей, ставшему единственной и повсеместно господствующей формой хозяйства.
