Речь председателя совета министров П.А.Столыпина по аграрному вопросу


Журнал "Клад", № 11, 1907 г.
OCR Biografia.Ru

Насущнейший вопрос русской жизни — урегулирование земельных отношений, обещающее поднятие благосостояния крестьян — находится на рассмотрении государственной думы, но еще слишком далек до какого бы то ни было разрешения, хотя бы даже частичного.
Правительство во время междудумья попыталось положить начало этому разрешению, издав в силу 87 ст. основных законов целый ряд временных законоположений о крестьянах и обеспечении их землею, и после этого до сих пор молчало, за исключением краткой речи главноуправляющего землеустройством кн. Васильчикова; вполне неожиданно в заседании 10-го мая оно выступило пред думою со своими руководящими мыслями по аграрному вопросу. Эти мысли в высокой степени важны и мы считаем необходимым привести их полностью. Они нашли себе выражение в следующей декларации председателя совета министров.

РЕЧЬ П. А. СТОЛЫПИНА


Господа члены г. думы, прислушиваясь к прениям по земельному вопросу и знакомясь с ними из стенографических отчетов, я пришел к убеждению, что необходимо нынче же, до окончания прений, сделать заявление как по возбуждавшемуся тут вопросу, так и о предположениях самого правительства.
Я, господа, не думаю представлять вам полную аграрную программу правительства: это предполагалось сделать подлежащим компетентным ведомством в аграрной комисии. Сегодня я только узнал, что в аграрной комиссии, в которую не приглашаются члены правительства и не выслушиваются даже те данные и материалы, которыми правительство располагает, принимаются принципиальные решения. Тем более, я считаю необходимым высказаться только в пределах тех вопросов, которые тут подымались и обсуждались. Я исхожу из того положения, что все лица, заинтересованные в этом деле, самым искренним образом желают его разрешения. Я думаю, что крестьяне не могутъ не желать разрешения того вопроса, который для них является самым близким и самым больным; я думаю, что и землевладельцы не могут не желать иметь своими соседями людей спокойных и довольных вместо голодающих и погромщиков; я думаю, что и все русские люди, жаждущие успокоения своей страны, желают скорейшего разрешения того вопроса, который, несомненно, хотя бы отчасти, питает смуту.
Я поэтому обойду все те оскорбления и обвинения, которые раздавались здесь против правительства. Я не буду останавливаться и на тех нападках, которые имели характер агитационного напора на власть; я не буду останавливаться и на провозглашавшихся здесь началах классовой мести со стороны бывших крепостных крестьян к дворянам, а постараюсь стать на чисто государственную точку зрения, постараюсь отнестись совершенно безпристрастно к данному вопросу. Постараюсь вникнуть в существо высказывавшихся мнений, памятуя, что многие не согласные со взглядами правительства, не могут почитаться последними за крамолу. Правительству тем более, мне кажется, подобает высказаться в общих чертах, что из бывших здесь прений, из бывшего предварительного обсуждения вопроса ясно, как мало шансов сблизить различные точки зрения, как мало шансов дать аграрной комиссии определенные задания, очерченный строгими рамками наказ.
Переходя к предложениям разных партий, я, прежде всего, должен остановиться на предложении партии левых, ораторами которых выступили здесь прежде всего гг. Караваев, Церетели, Волк-Карачевский и другие. Я не буду оспаривать тех весьма спорных, по мне, цифр, которые здесь представлялись ими. Я охотно соглашусь и с нарисованной ими картиной оскудения земледельческой Poccии. Встревоженное этим правительство уже начало принимать ряд мер для поднятия земледельческого класса. Я должен указать только на то, что тот способ, который здесь предложен, тот путь, который здесь намечен, поведет к полному перевороту во всех существующих гражданских правоотношениях; он ведет к тому, что подчиняет интересам одного, хотя и многочисленного класса, интересы всех других слоев населения. Он ведет, господа, к социальной революции. Это сознается, мне кажется, и теми ораторами, которые тут говорили. Один из них приглашал государственную власть возвыситься в этом случае, над правом и заявлял, что вся задача настоящего момента заключается именно в том, чтобы разрушить государственность с ее помещичьей бюрократической основой и на развалинах государственности создать государственность современную на новых культурных началах!..
Согласно этому учению, государственная необходимость должна возвыситься над правом не для того, чтобы вернуть государственность на пути права, а для того, чтобы уничтожить в самом корне именно существующую государственность, существующий в настоящее время государственный строй. Словом, признание национализации земли, при условии вознаграждения за отчуждаемую землю или без него, поведет к такому социальному перевороту, к такому перемещению всех ценностей, к такому изменению всех социальных, правовых и гражданских отношений, какого еще не видела история. Но это, конечно, не довод против предложения левых партий, если это предложение будет признано спасительным. Предположим же на время, что государство признает это за благо, что оно перешагнет через разорение целого, как бы там ни говорили, многочисленного образованнаго класса землевладельцев, что оно примирится с разрушением редких культурных очагов на местах.
Что же из этого выйдетъ? Что был бы, по крайней мере, этим способом разрвшен, хотя бы с материальной стороны, земельный вопрос? Дал бы или нет возможность устроить крестьян у себя на местах? На это ответ могутъ дать цифры, а цифры, господа, таковы: если бы не только частновладельческую, но даже всю землю без малейшего исключения, даже землю, находящуюся в настоящее время под городами, отдать в распоряжение крестьян, владеющих ныне надельною землею, то, в то время как в Вологодской губернии пришлось бы всего вместе, с имеющимися ныне, по 147 дес. на двор, в Олонецкой по 185 дес., в Архангельской даже по 1.009 дес., в 14 губерниях не достало бы и по 15 дес., а в Полтавской пришлось бы лишь по 9 дес., в Подольской всего по 8 дес. Это объясняется крайне неравномерным распределением по губерниям не только казенных и удельных земель, но и частновладельческих.
Четвертая часть частновладельческих земель находится в тех 12 губерниях, которые имеют надел свыше 15 дес. на двор, и лишь седьмая часть частновладельческих земель расположена в 10 губерниях с наименьшим наделом, т. е., по 7 дес. на один двор. При этом принимается в расчет вся земля всех владельцев, т. е. не только 107.000 дворян, но и 490.000 крестьян, купивших себе землю, и 85.000 мещан — а эти два последние разряда владеют до 17.000.000 дес. Из этого следует, что поголовное разделение всех земель едва ли может удовлетворить земельную нужду на местах. Придется прибегнуть к тому же средству, которое предлагает правительство, т. е., к переселению; придется отказаться от мысли наделить землей весь трудовой народ и не выделять из него известной части населения в другие области труда. Это подтверждается и другими цифрами, подтверждается из цифр прироста населения за десятилетний период в 50 губерниях Европейской России.
Россия, господа, не выиграет: прирост ее населения превосходит прирост всех остальных государств всего миpa, достигая на 1000 человек 15,1 в год. Таким образом, это даст на одну Европейскую Poccию всего на 50 губерний 1.625.000 душ естественного прироста в год или, считая семью в пять человек, 341.000 семей. Так что, для удовлетворения землей одного только прирастающего населения, считая по 10 дес. на один двор, потребно было бы ежегодно 3 1/2 милльона десятин. Из этого ясно, господа, что путем отчуждения, разделения частно-владвльческих земель, земельный вопрос не разрешается. Это равносильно наложению пластыря на засоренную рану. Но, кроме упомянутых материальных результатов, что даст этот способ стране, что даст он с нравственной стороны? Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, та необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства, необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой применить к временно находящейся в его пользовании земле свою склонность к определенной отрасли хозяйства,— все это распространится на всю Россию. Все и все были бы сравнены, земля стала бы общей, как вода и воздух. Но к воде и к воздуху не прикасается рука человеческая, не улучшаем их рабочей труд; иначе на улучшенные воздух и воду, несомненно, наложена былa бы плата, на них установлено было бы право собственности. Я полагаю, что земля, которая распределилась бы между гражданами, отчуждалась бы у одних и предоставлялась бы другим местным социал-демократическим присутственным местом, что эта земля получила бы скоро те же свойства, как и вода и воздух. Ею бы стали пользоваться, но улучшать ее, прилагать к ней свой труд с тем, чтобы результаты этого труда перешли к другому лицу, этого никто не стал бы делать. Вообще стимул к труду, та пружина, которая заставляет людей трудиться, была бы сломлена.
Каждый гражданин — а между ними всегда были и будут тунеядцы — будетъ знать, что он имеет право заявить о желании получить землю, приложить свой труд к земле, а затем, когда занятие это ему надоест, бросить ее и пойти опять бродить по белу свету. Все будетъ сравнено, но приравнять всех можно только к низшему уровню. Нельзя человека ленивого приравнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного приравнять к трудоспособному.
Вследствие этого культурный уровень страны понизится. Добрый хозяин, хозяин-изобретатель, самою силою вещей будет лишен возможности приложить свои знания к земле. Надо думать, что при таких условиях совершился бы новый переворот, и человек даровитый, сильный, способный силою восстановил бы свое право на собственность, на результаты своих трудов. Ведь, господа, собственность имела всегда своим основанием силу, за которою стояло и нравственное право. Ведь и раздача земли при Екатерине Великой оправдывалась необходимостью заселения незаселенных громадных пространств. И тут была государственная мысль. Точно так же право способного, право даровитого создало и право собственности на Западе. Неужели же вам возобновлять этот опыт и переживать новое воссоздание права собственности на уравненных и разоренных полях России?
А эта перекроенная и уравненная Россия, — что, стала ли бы она и более могущественной и богатой? Ведь богатство народов создает и могущество страны. Путем же переделения всей земли государство в своем целом не приобретет ни одного лишнего колоса хлеба. Уничтожены, конечно, будут культурные хозяйства. Временно будут увеличены крестьянские наделы, но при росте населения они скоро обратятся в пыль, и эта распыленная земля будет высылать в города масссы обнищавшего пролетариата. Но положим, что эта картина неверна, что краски тут сгущены, кто же, однако, будет возражать против того, что такое потрясение, такой громадный социальный переворот не отразится, можетъ быть, на самой целости России. Ведь тут, господа, предлагают разрушение существующей государственности, предлагают нам среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины для того, чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество. Я думаю, что на втором тысячелетии своей жизни Россия не развалится. Я думаю, что она обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед, но путем разложения не пойдет, потому что, где разложение, там смерть.
Теперь обратимся, господа, к другому предложенному нам проекту, проекту партии народной свободы. Проект этот не обнимает задачи в таком большом объеме, как предыдущий проект, и задается увеличением пространства, крестьянского землевладения. Проект этот даже отрицает, не признает и не создает ни за кем права на землю.
Однако, я доджен сказать, что в этом проекте для меня не все понятно и он представляется мне во многом противоречивым. Докладчик этой партии в своей речи отнесся очень критически к началам национализации земли. Я полагал, что он логически должен поэтому придти к противоположному, к признанно принципа собственности,— отчасти это и было сделано. Он признал за крестьянами право неизменного, постоянного пользования землей, но, вместе с тем, для расширения его владений он признал необходимым нарушить постоянное пользование его соседей-землевладельцев. Вместе с тем, он гарантирует крестьянам ненарушимость их вдадений в будущем. Но раз признан принцип отчуждаемости, то кто же поверит тому, что если понадобится со временем отчуждить земли крестьян, они не будутъ отчуждены. И потому мне кажется, что в этом отношении проект левых партий гораздо более искренен и правдив, признавая возможность пересмотра трудовых норм, отнятие излишка земли у домохозяев. Вообще, если признавать принцип обязательного количественного отчуждения, то есть принцип возможности отчуждения земли у того, у кого ее много, чтобы дать тому, у кого ее мало, надо знать, к чему поведет это в конечном выводе,— это приведет к той же национализации земли. Ведь, если теперь, в 1907 году, у владельца, скажем 3.000 дес., будеть отнято 2.500 и за ним останется 500 десятин культурных, то ведь, с изменением понятия о культурности и с ростом населения он, несомненно, подвергается риску отнятия остальных 500 десятин. Мне кажется, что и кресьянин не поймет, почему он должен переселяться куда-то вдаль, ввиду того только, что его сосед не разорен, а имеет, по нашим понятиям, культурное хозяйство. Почему он должен идти в Сибирь и почему не может быть направлен,— по картинному выражению одного из ораторов партии народной свободы,— на соседнюю помещичью землю? Мне кажется ясно, что и по этому проекту право собственности на землю отменяется; она изъемлется из области купли и продажи. Никто не будет прилагать свой труд к земле, зная, что плоды его трудов могут быть через несколько лет отчуждены.
Докладчик партии прикидывал цену на отчуждаемую землю в среднем по 80 р. на десятину в Европейской Poccии. Ведь это не может поощрить к применению своего труда к земле, скажем, тех лиц, которые за землю год пред тем заплатили по 200—300 руб. за десятину и вложили в нее все свое состояние. Но между мыслями, предложенными докладчиком партии народной свободы, есть и мысль, которая должна сосредоточить на себе самое серьезное внимание. Докладчик заявил, что надо предоставить самим крестьянам устраиваться так, как им удобно.
Закон не призван учить крестьян и навязывать им какие-либо теории, хотя бы эти теории и признавались законодателями совершенно основательными и правильными. Пусть каждый устраивается по своему, и только тогда мы действительно поможем населению. Нельзя такого заявления не приветствовать. И само правительство во всех своих стремлениях указывает только на одно: нужно снять те оковы, которые наложены на крестьянство, и дать ему возможность самому избрать тот способ пользования землей, который наиболее его устраивает.
Интересно еще в проекте партии народной свободы другое провозглашаемое начало. Это начало государственной помощи. Предлагается отнести на расходы казны половину стоимости земли, приобретаемой крестьянами. Я к этому началу еще вернусь, а теперь укажу, что оно мне кажется несколько противоречивым провозглашаемому принципу принудительного отчуждения. Если признать принудительное отчуждение, то как же на ряду с этим признать необходимость для всего населения, для всего государства, для всех классов населения придти на помощь самой нуждающейся части населения? Почему на ряду с этим необходимо с этой целью обездолить 130.000 владельцев и не только обездолить, но и оторвать их от привычного и полезного для государства труда? Но может быть, господа, без этого обойтись нельзя? Прежде чем изложить вам в общих чертах виды правительства, я позволю себе остановиться еще на одном способе разрешения земельного вопроса, который засел во многих головах. Этот способ, этот путь — это путь насилия. Вам всем известно, господа, насколько легко прислушивается наш крестьянин-простолюдин ко всевозможным толкам, насколько легко он поддается толчку, особенно в направлении разрешения своих земельных вожделений явочным путемъ, путем, так сказать, насилия. За это уже платился нисколько раз наш серый крестьянин. Я не могу не заявить, что в настоящее время опасность новых насилий, новых бед в деревне возрастает. Правительство должно учитывать два явления: с одной стороны — несомненное желание, потребность, стремление широких кругов общества поставить работу в государстве на правильных законных началах и приступить к правильному новому законодательству для улучшения жизни страны. Это стремление правительство не можетъ не приветствовать и обязано приложить все силы для того, чтобы помочь ему; но на ряду с этим существует и другое — существует желание усилить брожение в стране, бросать в население семена возбуждения смуты с целью возбуждения недоверия к правительству, с тем, чтобы подорвать его значение, подорвать его авторитет, для того, чтобы соединить воедино все враждебные правительству силы.
Ведь, с этой кафедры, господа, была брошена фраза: «Мы пришли сюда не покупать землю, а ее взять». Отсюда, господа, распространялись и письма в провинцию, в деревни, письма, которые печатались в провинщальных газетах, почему я о них и упоминаю, письма, вызывавшие и смущение, и возмущение на местах. Авторы этих писем привлекались к ответственности, но поймите, господа, что делалось в понятиях тех сельских обывателей, которым предлагалось, ввиду якобы насилия, кровожадности и преступлений правительства, обратиться к насилию и взять землю силой. Я не буду утруждать вас, господа, ознакомлением с этими документами. Я скажу только, что при наличности их и я откровенно это заявляю, так как русский министр и не может иначе говорить в русской гос. думе, можно предвидеть и наличность новых попыток приобретения земли силою и насилием. Я должен сказать, что в настоящее время опасность эта еще далека, но необходимо определить ту черту, за которой опасность эта, опасность успешного воздействия на население в смысле открытого выступления становится действительно тревожной. Государство, конечно, преступить эту черту, этот предел не дозволит, иначе оно перестанет быть государством и станет пособником собственного своего разрушения. Все, что я сказал, господа, является разбором тех стремлений, которые, по мнению правительства, не дают того ответа на запросы, того разрешения дела, которого ожидает Россия. Насилия допущены не будут. Национализация земли представляется правительству гибельною для страны, а проект партии народной свободы, т. е., полуэксироприация, полунациоанализация в конечном выводе, по нашему мнению, приведет к тем же результатам, как и предложение левых партий.
Где же выход? Думает ли правительство ограничиться полумерами и полицейским охранением порядка? Но, прежде чем говорить о способах, нужно ясно себе представить цель, а цель у правительства вполне определена: правительство желаетъ поднять крестьянское землевладение, оно желаетъ видеть крестьянина богатым, достаточным, так как, где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода.
Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть, соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и предоставить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будетъ подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будетъ наследственная. Такому собственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом, т. е., деньгами. Теперь же надлежит немедленно браться за незаметную черную работу, надлежит сделать учет всем тем малоземельным крестьянам, которые живутъ земледелием. Придется всем этим малоземельным крестьянам дать возможность воспользоваться из существующего земельного запаса таким количеством земли, которое им необходимо, на льготных условиях. Мы слышали тут, что для того, чтобы дать достаточное количество земли всем крестьянам, необходимо иметь запас в 57 мил. дес. земли. Опять-таки говорю, я цифры не оспариваю; тут же указывалось на то, что в распоряжении правительства находится только 10 мил. дес. земли. Но, господа, ведь, правительство только недавно начало образовывать земельный фонд. Ведь крестьянский банк перегружен предложениями. Здесь нападали и на крестьянский банк, и нападки эти были достаточно веские. Была при этом брошена фраза: «это надо бросить». По мнению правительства, бросать ничего не нужно. Начатое дело надо улучшать. При этом должно быть можетъ обратиться к той мысли, на которую я указывал раньше — мысли о государственной помощи. Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый организм и что если между частями организма, частями государства начнется борьба, то государство неминуемо погибнет и превратится «в государство разделившееся на ся». В настоящее время государство у нас хворает. Самой больною, самой слабою частью, которая хиреет, которая завядает, является крестьянство. Ему надо помочь. Предлагается простой, совершенно автоматически, совершенно механически способ: взять и разделить все 130.000 существующих в настоящее время поместий. Государственно ли это? Не напоминает ли это историю тришкина кафтана — обрезать полы, чтобы сшить из них рукава? Господа! Нельзя укрепить больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса; надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь; в этом должно, несомненно, участвовать все государство, все части государства должны придти на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В этом смысл государственности, в этом оправдание государства, как одного соцального целого.
Мысль о том, что все государственные силы должны придти на помощь слабейшей его части, может напоминать принципы социализма; но если это — принципы социализма, то социализма государственного, который применялся не раз в Западной Европе и приносил реальные и существенные результаты. У нас принцип этот мог бы осуществиться в том, что государство брало бы на себя уплату части процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю. В общих чертах дело сводилось бы к следующему: государство закупало бы предлагаемые в продажу частные земли, которые вместе с землями удельными и государственными составляли бы государственный земельный фонд. При массе земель, предлагаемых в продажу, цены на них при этом не возросли бы.
Из этого фонда получали бы землю на льготных условиях те малоземельные крестьяне, которые в ней нуждаются и действительно прилагаютъ теперь свой труд к земле, и затем те крестьяне, которым необходимо улучшить формы теперешнего землепользования. Но так как в настоящее время крестьянство оскудело, ему не под силу платить тот сравнительно высокий процент, который взыскивается государством, то последнее и приняло бы на себя разницу в проценте, выплачиваемом по выпускаемым им листам, и тем процентом, который был бы посилен крестьянину, который был бы определяем государственными учреждениями. Вот эта разница обременяла бы государственный бюджет; она должна была бы вноситься в ежегодную роспись государственных расходов. Таким образом, вышло бы, что все государство, все классы васеления помогают крестьянам приобрести ту землю, в которой они нуждаются. В этом участвовали бы все плательщики государственных повинностей, чиновники, купцы, лица свободных профессий, те же крестьяне и те же помещики. Но тягость была бы разложена равномерно и не давила бы на плечи одного немногочислеынаго класса, 130.000 человек, с уничтожением которого уничтожены были бы, чтобы там ни говорили, и очаги культуры. Этим именно путем правительство начало идти, понизив временно проведенным по 87 статье законом проценты платежа крестьянскому банку. Способ этот более гибкий, менее огульный, чем тот способ повсеместного принятия на себя государством платежа половинной стоимости земли, которую предлагает пария народной свободы. Если бы одновременно был установлен выход из общины и создана, таким образом, крепкая индивидуальная собственность, было бы упорядочено переселение, было бы облегчено получение ссуд под надельные земли, был бы создан широкий мелиоративный землеустроительный кредит, то, хотя круг предполагаемых правительством земельных реформ и не был бы вполне замкнут, не виден был бы просвет, при рассмотрении вопроса в его полноте, может быть и в более ясном свете представился бы и пресловутый вопрос об обязательном отчуждении. Пора этот вопрос двинуть в его настоящие рамки, пора, господа, не видеть в этом волшебного средства какой-то панацеи против всех бед. Средство это представляется смелым потому только, что в разоренной России оно создаст еще класс разоренных в конец землевладельцев. Обязательное отчуждение действительно может явиться необходимым, но, господа, в виде исключения, а не общего правила и обставленным ясными и точными гарантиями закона.
Обязательное отчуждение может быть не количественного характера, а только качественного. Оно должно применяться, главным образом, тогда, когда крестьян можно устроить на местах, для улучшения способов пользования ими землей; оно представляется возможным тогда, когда необходимо при переходе к лучшему способу хозяйства устроить водопой, устроить выгон, пастбища, устроить дороги, наконец, избавиться от вредной черезполосицы.
Но я, господа, не предлагаю вам, как я сказал ранее, полного аграрнаго проекта. Я предлагаю вашему вниманию только те вехи, которые поставлены правительством. Более полный проект предполагалось внести со стороны компетентного ведомства в соответствующую комиссию, если бы в нее были приглашены представители правительства для того, чтобы быть там выслушанными. Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа.
Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого Poccии, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия.