Количественная теория денег, утверждающая, что цены товаров определяются объемом платежных средств, находящихся в обращении, принадлежит к числу старейших доктрин в истории экономической мысли. Ее зарождение относится к XVI в., когда происходивший в Европе бурный рост товарных цен требовал объяснения причин данного явления. Это был период господства в экономических трактатах идей меркантилизма с его верой в особые свойства благородных металлов как важнейшего элемента общественного богатства — тезис, подвергшийся критике в последующей литературе. В итоге родилась гипотеза, получившая впоследствии название количественной теории денег.
Иа рубеже XIX—XX вв. с перерастанием капитализма свободной конкуренции в государственно-монополистический капитализм денежно-кредитная система начала все более активно использоваться для целенаправленного регулирования хозяйственной конъюнктуры. Количественная теория, доминировавшая в тот период в буржуазной экономической литературе, послужила основой для выработки рекомендаций политики центрального банка.
Эксперименты воздействия на экономический цикл с помощью изменения массы платежных средств окончились неудачно. Глубочайший экономический кризис 1929—1933 гг., потрясший до основания мировую систему капитализма, подорвал доверие к количественной теории, которая затем в 30— 40-х годах привлекала внимание лишь отдельных экономистов.
Но и конкурирующая — кейнсианская — теория денег недолго пользовалась популярностью. Кейнсианские методы стимулирования спроса подорвали устойчивость денежного обращения, способствовали развертыванию острой и продолжительной инфляции. На этом фоне вновь возродились в модифицированной форме основные идеи количественной теории, которые нашли отражение в концепции, возникшей в США и названной монетаризмом. Он получил признание в академичеср;их кругах и широко используется на практике правительственными органами ряда стран при выработке мер экономической политики.
За более чем четырехсотлетний период своего существования количественная теория прошла ряд этапов, и в процессе длительной трансформации ее основные формулировки и выводы существенно изменились. Из первых, крайне примитивных положений теории, где товарные цены объявлялись просто зеркальным отражением массы благородных металлов, имеющихся в стране, развились более сложные варианты, в которых учитывались объем товарообменных сделок или денежных доходов населенияг скорость обращения денежной единицы, наличие различных видов платежных средств (например, чеков) и т. п. Возникли и различные объяснения механизма влияния денег в хозяйственной системе.
Наиболее распространенный в XVIII—XIX вв. вариант количественной теории гласил, что при seteris paribus (неизменности прочих условий) уровень товарных цен в среднем изменяется пропорционально изменению количества денег. Это положение сначала применялось к металлическим (золотым и серебряным) деньгам, а затем, после работ Д. Рикардо, и к бумажным (неразменным) деньгам. Как видно из приведенной формулировки количественная теория включает, как правило, два основных
постулата: причинность (цены зависят от количества денег) и пропорциональность (цены изменяются пропорционально изменению количества денег). Оба эти постулата, как будет показано ниже, не соответствуют реальным условиям капиталистического производства. Тем не менее уже в начале XX в. буржуазные правящие круги попытались поставить количественную теорию, как одну из наиболее разработанных и популярных доктрин, в центр программ государственно-монополистического регулирования.
Впервые идея о возможности воздействия на ход промышленного цикла путем изменения величины платежных средств в обращении начала применяться на практике в 20—30-х годах. Поскольку цикл ассоциировался главным образом с резкими колебаниями цен, а уровень цен согласно количественной теории определяют изменения величины денежной массы, то для борьбы с кризисами, т. е. катастрофическим падением цен, рекомендовалось увеличивать массу денег, предоставляя банкам дополнительные резервы. Предполагалось, что политика центрального банка будет способствовать повышению цен, восстановлению прибыльности производства и выходу из кризиса.
Подобная идея борьбы с кризисами высказывалась еще в конце XIX в. Но тогда единственной заботой центральных банков было обеспечение стабильности курса валюты на мировых рынках. В 20-х годах денежно-кредитная политика начала постепенно освобождаться от «валютной» ориентации. Дж. Кейнс, решительно выступивший против механизма золотого стандарта, обосновывал свою позицию ссылками на необходимость создания «автономной экономики», так как реакция центральных банков на изменения межстрановых потоков золота имела тяжелые внутриэкономические последствия.
Последующие события показали неэффективность рецептов борьбы с цикличностью производства путем воздействия центральных банков через денежную эмиссию на уровень цен. На теорию антикризисного пегулирования оказал огромное влияние опыт "великой депрессии" 1929-1933 гг. Так, операции Федеральной резервной системы США по скупке государственных облигаций в 1932-1933 гг. с целью расширения банковских резервов не привели к желаемым результатам. Они не способствовали оживлению кредитной экспансии и тем более не предотвратили падения цен и производства, массовых крахов банков и т. д. Эффективность мероприятий денежно-кредитной политики была поставлена под сомнение, что повлекло за собой серьезные последствия для всей денежной теории.
В подрыве авторитета количественной теории сыграло существенную роль и то обстоятельство, что статистический анализ денежного обращения в 20—30-х годах продемонстрировал неправильность ряда исходных предпосылок количественной теории. Главный ее тезис о строго пропорциональной связи между динамикой цен и объемом денежного обращения базировался на гипотезе о постоянстве показателя скорости обращения денег. Однако в 1929— 1933 гг. этот показатель снизился почти на 40%. Это ставило под вопрос систему доказательств, разработанную на основе так называемого уравнения обмена крупнейшим авторитетом в области количественной теории начала XX в. И. Фишером.
Итогом всех этих событий был глубокий и продолжительный кризис неоклассической теории денег. Быстро завоевала популярность кейнсианская доктрина предпочтения ликвидности, где деньги влияли не на цены, а в первую очередь на занятость и объем производства и механизм влияния цен связывался с нормой процента.
Кейнс рекомендовал проводить энергичную кредитно-денежную экспансию главным образом для того, чтобы снизить ставки процента по долгосрочным кредитам и ценным бумагам. Именно эти меры, а не прямое воздействие на цены и денежный спрос, как это вытекало из количественной теории, должны были оказать благотворное влияние на инвестиционный климат, доверие делового мира и общую стабильность экономического развития.
Кейнсианские рецепты лечения капитализма с помощью политики «дешевых денег» неизбежно включали инфляционный элемент: нагнетание в оборот большого количества платежных средств вело к нарушению пропорций в денежной сфере, питало процессы обесценения денег и стимулировало рост товарных цен.
После второй мировой войны в ряде главных промышленно-развитых стран были предприняты попытки значительно активизировать кейнсианскую стратегию «накачивания спроса» с целью ускорения темпов экономического роста и преодоления промышленного цикла. Итогом явилось резкое усиление инфляционной стихии в капиталистическом мире в 60—70-х годах. Инфляция стала одной из самых грозных и трудноразрешимых проблем экономической политики. Всеобщее разочарование в чудодейственном характере кейнспанских рецептов резко усилило влияние сторонников неоклассической теории денег, выдвинувших концепцию монетаризма.
Монетаризм как самостоятельное теоретическое направление сформировался в США еще в середине 50-х годов. У его истоков стояла группа экономистов, возглавляемых М. Фридменом.
Монетаристы пытаются утвердить качественно иной, по сравнению с кейнсианским, взгляд на общую природу капиталистического хозяйственного механизма. «Монетаристская концепция, — заявляет американский экономист К. Бруннер, — отвергает тезис, что динамический процесс, порождаемый частным сектором, нестабилен в некоторых главных звеньях...». Другой сторонник монетарной доктрины Л. Йэгер пишет: «Ряд неблагоприятных аспектов функционирования капиталистической экономики — инфляция, рецессия, циклическая безработица и кризис платежного баланса — не характерен для капитализма как такового, а проистекает от неправильной денежной политики; последняя же есть функция государства».
Стратегия монетаризма совпадает с общей тенденцией современного «неоклассического возрождения» — реабилитировать «классический» капитализм, возродить веру в его эффективность и возможности экономического роста без дополнительных «подпорок» и стимулирующих «вливаний» из государственного бюджета. Отсюда отрицательное отношение к кейнсианским программам регулирования спроса, нарушающим, как считают монетаристы, естественный процесс хозяйственных корректировок с помощью встроенных механизмов конкуренции и свободного ценообразования. Фридмен давно уже выступает с проектами кардинальной перестройки основ и принципов современной экономической политики. Его предложения направлены, в частности, на то, чтобы лишить государственно-монополистические органы хозяйственного контроля той свободы маневрирования, которой они сейчас располагают, и подчинить их действия автоматическому «правилу», учитывающему долговременные тенденции роста денежной массы, иначе говоря, — ввести некое подобие « дисциплины золотого стандарта», но без использования металлического резерва центрального банка.
Главный очаг «нестабильности» капитализма, по мнению монетаристов, лежит в денежной сфере; здесь следует искать и основные причины кризисов и других нарушений воспроизводственного процесса. Как писал Йэгер, «сторонник монетаризма — это экономист, который верит, что количество денег оказывает доминирующее влияние на общий поток расходов в экономике. Государственный бюджет и так называемые реальные факторы в экономике, включая побуждение к инвестированию, оказывают явно второстепенное влияние, если они не подкреплены динамикой денежной массы».
Таким образом, разумный в принципе взгляд, что «деньги важны для экономического развития», принял в постулатах монетаристов причудливо искаженную и гипертрофированную форму. Как отмечал Дж. Тобин, лозунг современных количественников «деньги имеют значение» («money matters») на деле интерпретируется ими как «только деньги имеют значение» («only money matters»). Подобный подход по своей сути и выводам существенно отличается от моделей кейнсианского типа, где на первом плане находится динамика такого экономического фактораг как инвестиции, и основное внимание уделяется стимулирующей бюджетной политике государства.
В начале 60-х годов М. Фридмен и Д. Мейзельман проводят серию статистических тестов с целью сравнения прогнозных свойств конкурирующих подходов — кейнсианского и неоколичественного (монетаристского). Они предложили две простые модели, в которых описывается динамика потребительских расходов, и, используя данные за длительный период (1898—1958 гг.), рассчитали необходимые числовые параметры. Каждая модель состояла из одного уравнения, представляющего определенную теоретическую концепцию. В «кейнсианской» модели изменение потребительских расходов за длительный период времени объяснялось динамикой так называемых автономных расходов. В них авторы включали инвестиции в основной капитал, дефицит государственного .бюджета в системе национальных счетов и сальдо расчетов с заграницей. «Монетарная» модель выражалась уравнением, где потребительские расходы зависели от изменений денежной массы. Получив во втором случае более высокие показатели корреляции, Фридмен и Мейзельман сочли это достаточным свидетельством причинной зависимости между изменениями валового национального продукта и количества денег в обращении.
Выдвигая тезис об определяющем влиянии денег на уровень хозяйственной активности, Фридмен и его единомышленники долгое время не давали объяснения экономическому механизму, посредством которого реализуется это влияние. Их модели, как правило, работали по принципу «черного ящика», где известны лишь входные и выходные данные, а «внутреннее устройство» не определено. Этот дефект доктрины полностью не устранен и по сей день.
Новое течение оказало заметное воздействие на концепции экономической политики и практические мероприятия правительственных органов в ряде капиталистических стран (США, Англия, ФРГ, Япония и др.). С особой силой это влияние обнаружилось в конце 60-х — начале 70-х годов, когда резко ускорились темпы развития инфляционного процесса. Опыт применения монетаристских рецептов свертывания спроса убедительно продемонстрировал антидемократическую природу концепции, выгодной монополиям, и привел к серьезному обострению социальных противоречий капитализма. Ограничение денежно-кредитной экспансии в США и активное применение денежной рестрикции в качестве проти-воинфляционного средства в 1969—1970 гг. способствовали искусственному созданию «дефляционного кризиса». Возросла безработица, увеличились внешнеэкономические и валютные трудности. Правительственные органы США, Англии и других стран, где в той или иной степени реализовывались монетаристские рецепты «управления деньгами», вынуждены были вернуться к кейнсианской политике «накачивания спроса». Однако комплекс монетаристских идей сохранил свое влияние и по-прежнему чрезвычайно популярен в наиболее консервативных кругах буржуазного общества.
Важным элементом монетаристских взглядов служит тезис об экзогенном (автономном, не зависящем г функционирования экономической системы) характере изменений денежной массы. Только при таком допущении можно перейти к монетарной концепции цикла, где изменения денежной массы играют роль «первоначального толчка» изменений конъюнктуры.
В неоклассических моделях хозяйственных процессов автономный характер денежной массы подчеркивался особым внеэкономическим способом введения ее в каналы обращения. Деньги в этих моделях распределяются нарочито условным способом, например сбрасываются с вертолета, раскладываются в почтовые ящики и т. п. Тем самым подчеркивается ключевая идея монетаристов, что сдвиги в денежном обращении «навязываются» хозяйству извне, а не являются пассивной реакцией денежной сферы на предшествующие изменения в сфере производства или обращения реального продукта. Только таким образом можно обосновать тезис, что цены всегда следуют за изменением денег.
Истолкование денежной эмиссии как автономного процесса, осуществляемого по произволу центрального банка и не учитывающего по существу обратных связей, типично не только для современных монетаристов, но и для их предшественников. Достаточно вспомнить излюбленный методологический прием всех сторонников количественной теории — от Д. Юма до И. Фишера, связанный с удвоением массы денег в стране в течение одной ночи и анализом последующих изменений цен, вызванных этим событием. Трактовка денег как «манны небесной» обусловлена во многом трудностями объяснения процессов обращения кредитных денег, эмиссия которых теснейшим образом связана с процессами расширения или сужения производства и товарного обращения. Поэтому представители количественной теории, как правило, игнорируют различия между отдельными категориями денег и ограничивают свой анализ главным образом неразменными бумажными деньгами, при выпуске которых произвольный характер действий центрального банка выступает наиболее отчетливо.
Такая интерпретация причинных связей равносильна утверждению об отсутствии (или во всяком случае несущественности) воздействия конъюнктуры (платежного оборота) на денежную эмиссию. Это давний вопрос, спор по которому ведется в буржуазной литературе еще со времени Д. Рикардо и полемики денежной и банковой школ в Англии. Т. Тук обосновывал идею о чисто пассивном «отклике» денежного обращения на изменение суммы цен товаров, что до известной степени соответствовало действовавшим в XIX в. условиям золотого стандарта и кредитным принципам обеспечения эмиссии. Здесь имелась прямая связь между потребностью в деньгах (первичный фактор) и выпуском денег в обращении (вторичный фактор). Денежная школа, поддерживавшая количественную теорию, во главе причинной цепочки ставила автономные изменения денежного запаса, осуществляемые по инициативе центрального банка. Обе точки зрения страдали односторонностью. В действительности формирование денежной массы представляет собой сложный процесс, обусловленный взаимодействием разнообразных факторов как со стороны спроса, так и со стороны предложения денег, хотя в отдельные моменты и может преобладать какая-то одна линия причинности.
Современные монетаристы в более усложненной форме возрождают традиционную аргументацию количественной теории денег. При этом они пытаются использовать для подкрепления своей позиции изменения в механизме денежной эмиссии со времени отмены золотого стандарта: возросшую самостоятельность центральных банков, практику выпуска банкнот под государственные ценные бумаги и т. д. Эти сдвиги действительно расширяют возможности центрального банка по регулированию денежного обращения и позволяют пм во многих случаях бросать в оборот большие массы платежных средств, превышающие потребности хозяйства в деньгах. Но это не означает, что процесс денежной эмиссии становится «совершенно независимым» от определяющего воздействия конъюнктуры. Самостоятельность эмиссионного процесса заключена в определенные рамки. Пертурбации денежных потоков, где причины и следствия непрерывно меняются местами, не могут оыть сведены к «автономным» денежным сдвигам. Лучшим свидетельством этого служит неспособность капиталистических центральных банков обеспечить заданный темп роста денежной массы, который изменяется под влиянием множества разнообразных внешних факторов.
На нереалистичность позиции Фридмена указывают многие буржуазные экономисты. Интересна аргументация И. Калдора. У монетаристов получается, пишет он, что лавинообразное увеличение покупок в период рождественских праздников есть результат выпуска центральным банком большого количества денег в обращении, тогда как в действительности дело обстоит как раз наоборот. Но эту в общем правильную мысль Н. Калдор доводит до абсурда тем, что отрицает всякую возможность активного влияния центрального банка на состояние платежного оборота. Рассматривая последствия ограничения или затруднения денежной эмиссии в периоды рождественских покупок (путем сокращения числа кассиров, искусственного ограничения размена денег, создания очередей при инкассации чеков и т. п.), Н. Калдор признает, что эти действия вызвали бы хаос в платежной сфере и в конечном счете, несомненно, привели бы к уменьшению объема торговли. Но он считает подобные нарушения временными и быстро преодолимыми за счет появления различных суррогатов денег (платежных бон, марок и т. п.).
Каким бы образом ни ликвидировались нарушения в работе платежного механизма сокращение эмиссии, несомненно, скажется на ходе «реальных» процессов. Такая зависимость неоднократно выявлялась в различных исторических эпизодах. Поэтому положение об «абсолютно пассивном» характере денежной эмиссии в такой же степени искажает действительное положение, как монетаристская идея об «автономности» денежной массы.
Монетаристы рассматривают экономику капитализма как в принципе устойчивую систему, для которой типично состояние плавного равномерного роста. Главную причину кризисных явлений они видят в хаотических колебаниях денежной массы, которые в свою очередь порождаются правительственными манипуляциями по стимулированию совокупного спроса и т. д. Тем самым источник экономической нестабильности переносится во внешнюю сферу и не является органически присущим капиталистической системе. Характеризуя позицию монетаристов, американский экономист X. Минский писал: «... Сдвиги денежного дохода и цен рассматриваются ими как результат нарушений, порождаемых беспорядочными изменениями денежной массы... Введение денег, функционирующих надлежащим образом, устранило бы все или по крайней мере наиболее значительную часть этих нарушений...».
Монетарные теории цикла всегда занимали видное место в истории буржуазной экономической мысли. Особенное распространение они получили в конце XIX — начале XX вв. в работах Р. Хоутри. К. Викселля, Ф. Хайека, Л. Мизеса, И. Фишера. Современные монетаристы подчеркивают историческую преемственность своих идей, ссылаясь, например, на известную статью Фишера, где он отождествлял цикл с «пляской доллара», т. е. изменением покупательной силы денег. Но существенное отличие состоит в том, что прежние сторонники денежной теории цикла связывали колебания производства преимущественно с операциями банков, условиями выдачи кредитов и т. д., т. е. выдвигали по существу «кредитную» концепцию цикла, тогда как современные пропагандисты этого взгляда предлагают «чисто денежное» объяснение, считая явления на рынке кредита второстепенными и дополняющими.
Тезис об определяющем влиянии денежных факторов на общеэкономические процессы представляет главную тему книги М. Фридмена и А. Шварц «Монетарная история Соединенных Штатов 1867—1960», Общий вывод их исследования выражен в осторожных и тщательно взвешенных фразах: «1) Изменения в поведении денежного запаса тесно ассоциировались с изменениями экономической активности, денежного дохода и цен; 2) связь между денежным и экономическим сдвигом была в высшей степени стабильной; 3) денежные изменения часто имели независимое происхождение; они не были просто отражением изменений экономической активности».
Аргументация Фридмена и Шварц покоится на исторических параллелях и совпадениях в динамике ряда показателей. Так, упоминая о двух «крупных инфляциях цен», они акцентируют внимание на том,. что в обоих случаях инфляция сопровождалась «более чем двукратным увеличением денежного запаса». За почти столетний период наблюдалось шесть периодов «глубокого экономического сжатия», каждому из которых предшествовали «значительные сокращения запаса денег». Из этих сопоставлений делается вывод, что «между циклическими колебаниями денежного запаса и изменениями реального дохода или деловой активности» имеется тесная связь и что в долговременном плане «существенная нестабильность денег сопровождается нестабильностью экономического роста».
Понимая, что само по себе наличие корреляции в динамике денежных и иных экономических факторов еще не доказывает причинной зависимости данных явлений, эти авторы тем не менее упорно проводят мысль, что в крупных нарушениях хозяйственной активности повинна «нестабильность денежного запаса». На специфическом языке Фридмена эта связь определена как «взаимодействие, где деньги явственно играют роль старшего партнера в более долговременных изменениях и наиболее крупных циклических колебаниях и близки к роли равного партнера с денежным доходом и ценами в более кратковременных и слабых колебаниях».
Пытаясь доказать, что «влияние, идущее от денег к экономической активности, превалировало» и что «деньги играли роль старшего партнера», Фридмен и Шварц определенным образом истолковывают отдельные эпизоды в истории центрального банка США, например повышение Федеральной резервной системой учетной ставки в 1920 г и, наконец, удвоение нормы обязательных резервов в 1936—1937 гг. Все эти действия имели, как пишут Фридмен и Шварц, «четкий и недвусмысленный эффект»: они вызвали сокращение денег в обращении (соответственно на 9, 14 и 3%), за чем последовали три резких падения промышленного производства (на 30, 24 и 34%).
Даже буржуазные оппоненты Фридмена были шокированы отсутствием у него аргументированной трактовки причин промышленного цикла. От процессов в денежной сфере, несомненно, зависит острота и катастрофичность форм протекания кризисов. Но авторы «монетарной истории» не ограничиваются указанием на важность денег в обострении экономических кризисов. Для них денежные факторы - главная и по существу единственная причина циклических колебаний хозяйственной активности. Интересен в этой связи анализ причин мирового экономического кризиса 1929—1933 гг. Он изображен как результат цепи роковых ошибок центрального банка. Все действия ФРС в тот период объявляются вредоносными: не следовало бороться со спекулятивным бумом на фондовой бирже (хотя биржевой крах 1929 г. показал серьезную опасность ажиотажа, царившего на бирже); предоставление помощи коммерческим банкам в форме переучета было излишним и лишь оттянуло роковую развязку (несмотря на тог что тысячи банков вынуждены были приостановить платежи); операции на открытом рынке не проводились в достаточных масштабах (хотя ФРС скупила государственных облигаций только в 1932 г. на 1 млрд. долл.) и т. д. Своими неуверенными действиями и пассивностью ФРС допустила длительное сокращение денежной массы, что и явилось, как полагают Фридмен и Шварц, причиной катастрофы.
Чувствуя однобокость своего объяснения истоков кризисов, Фридмен и Шварц пытаются компенсировать это ссылками на «двусторонний» характер зависимости между деньгами и экономической стабильностью, признанием в отдельных случаях влияния немонетарных факторов и т. п. Аргументация временами столь двусмысленна, что поймать их на слове, по выражению одного критика, равносильно попытке «прибить желе гвоздем к стене». Когда какие-то денежные мероприятия предшествуют изменению обстановки, это истолковывается как доказательство их правоты; если денежные сдвиги не «срабатывают», они ссылаются на «искажающее влияние немонетарных факторов».
Метод формальных статистических сопоставлений, выдержанный в традициях институционального подхода к исследованию конъюнктуры, который уже много лет является основным направлением работы Национального бюро экономических исследований США, применен и в статье Фридмена и Шварц «Деньги и деловые циклы». Там дан детальный корреляционный анализ амплитуды и периодичности изменений денег и национального дохода в США, причем большое внимание уделяется сопоставлению поворотных точек циклических колебаний этих показателей в ходе более чем двадцати кризисных падений производства за 1869—1960 гг. Поскольку поворотные точки в динамике денег, как правило, предшествовали поворотным точкам общехозяйственной конъюнктуры («лидировали»), из этого был сделан вывод, что «значительные сдвиги в темпах роста денежной массы являются необходимым и достаточным условием значительных сдвигов в темпах роста денежного дохода...».
Тобин в статье под характерным заголовком «Деньги и доход: после этого значит поэтому?» убедительно показал, что приведенные Фридменом и Шварц факты совместимы с самыми различными гипотезами о характере взаимодействия экономических факторов и что «циклические опережения денег по сравнению с денежным доходом фактически ничего не говорят о направлении причинности» Ч Но Фридмен продолжает упорно отстаивать свою версию причинности в цикле, утверждая, что «главное направление влияния идет от денег к деловой активности», и видя в этом стержень «монетарной теории циклических колебаний».
Несмотря на серьезную критику монетаристских построений со стороны многих крупных буржуазных теоретиков, идеи «корректировки хозяйственного цикла» с помощью стабилизации темпов изменения денежной массы именно в силу внешней простоты и доступности этого средства оказали большое влияние на экономическую политику и стратегию органов денежно-кредитного контроля капиталистических стран. В начале 70-х годов центральные банки один за другим принимают на вооружение стратегию «плавного роста» денежной массы и недопущения ее резких колебаний как необходимого условия для обеспечения общехозяйственного равновесия. Применение этого критерия на практике не устранило нарушений и диспропорций в капиталистической системе хозяйства, но в то же время отчетливо показало крайне ограниченные возможности политики центральных банков по регулированию конъюнктуры.
Показателен опыт Федеральной резервной системы США. В течение многих лет вплоть до середины 60-х годов ее политика была ориентирована на контроль за «состоянием денежного рынка» с учетом самых различных его показателей и в первую очередь уровня и динамики процентных ставок. В основе такой ориентации лежали постулаты кейнсианской доктрины, где норма процента играет, как уже говорилось, ключевую роль.
Под влиянием монетаристских идей в конце 60-х годов в политике ФРС произошел определенный поворот в сторону более активного контроля над динаникой другого параметра — денежной массы. Одновременно стали придавать меньше значения колебаниям процентных ставок. В 1970 г. комитет ФРС по операциям на открытом рынке сделал заявление о намерении уделить больше внимания задаче «обеспечения постепенного роста денежных агрегатов». С 1972 г. начали систематически устанавливаться на предстоящие один-два месяца «допустимые границы» изменений различных показателей денежной массы, а также банковских резервов, представляющих «базу» депозитной экспансии. Однако уже в 1973 г. выяснились два важных обстоятельства. Во-первых, центральный банк США не смог нейтрализовать влияние многих стихийных факторов и оказался бессильным обеспечить запланированные им же темпы роста денежной массы. Во-вторых, резкие колебания процентных ставок заставили ФРС вновь вернуться к тактике «контроля над состоянием денежного рынка», т. е. отойти от принципа регулирования темпов роста денежных агрегатов как главного ориентира политики. Председатель ФРС А. Берне вынужден был обратиться со специальным письмом к сенату США, где он доказывал практическую невозможность для центрального банка точно придерживаться монетаристской стратегии плавного увеличения денежных агрегатов. Вместе с тем он признал неэффективность денежно-кредитных мер по борьбе с инфляцией и застойными тенденциями в капиталистической экономике.
Тем не менее монетаристские аргументы имеют сторонников как в правительственном аппарате, так и в научных кругах США, Англии, ФРГ, Канады, Японии и других странах Запада. Неоколичественная теория денег продолжает оказывать заметное влияние на политику органов государственно-монополистического контроля.
