.

И это сильный пол? Яркие афоризмы и цитаты знаменитых людей о мужчинах


.

Вся правда о женщинах: гениальные афоризмы и цитаты мировых знаменитостей




Иван Сергеевич Тургенев


Н.С.Шер "Иван Сергеевич Тургенев"
Рассказы о русских писателях; Государственное Издательство Детской Литературы, Министерство Просвещения РСФСР, Москва, 1960 г.
OCR Biografia.Ru

Тихое летнее утро. В просторной, высокой комнате деревенского дома настежь открыты окна в сад. Сквозь нежную зелень берез пробивается солнце; скользит по белоснежной скатерти, по серебру самовара, по золотым узорам чайных чашек. За столом, откинувшись на высокую спинку стула, сидит красивый гвардейский офицер в отставке, Сергей Николаевич Тургенев. Напротив него, с недовольным лицом, с черными, очень выразительными глазами, маленькая, некрасивая жена его — Варвара Петровна. Старый слуга в черном фраке, в белом жилете и белом галстуке оглядывает стол. Дверь открывается, и в комнату чинно со своим гувернером-немцем входят дети: старший, Николай, второй, Иван, или Жан, как часто называет его мать, и совсем еще маленький, Сережа, которого за руку ведет нянька. Дети подходят к матери и отцу, шаркают ножкой, здороваются, потом садятся по своим местам и молча пьют молоко со сдобными домашними булочками. Разговаривать им не полагается, если их не спрашивают о чем-нибудь взрослые.
Чай отпит, отодвинуты стулья, дети снова подходят к родителям, благодарят и уходят в свои комнаты.
Так начинается день в богатой барской усадьбе Тургеневых — Спасском-Лутовинове. Усадьба расположена недалеко от города Мценска в Орловской губернии. Большой, почти в сорок комнат, дом с колоннами стоит в саду; за домом сад с роскошными цветниками, с темными, тенистыми аллеями спускается к прудам. Недалеко от дома «службы» — постройки для дворни, которой около трехсот человек: повара, прачки, столяры, портные, мальчики для побегушек, кружевницы... Подальше — скотный, конский и птичий дворы. В одной из галерей с колоннами помещается большая библиотека.
Есть в усадьбе и свой крепостной театр, и свои музыканты, актеры. Усадьба Тургеневых такая же, каких много было во времена крепостного права, и жизнь в ней шла такая же, как в других усадьбах богатых помещиков.
Отец, Сергей Николаевич, мало вмешивался в домашние дела. Был он со всеми одинаково равнодушно ласков, жил спокойно и праздно. Главным лицом в доме была Варвара Петровна. Она была очень богата — ей принадлежала усадьба и тысячи крепостных душ. Своевольная, властолюбивая, она была умна, образованна, много читала, знала несколько иностранных языков и по-русски писала «изящным слогом и без ошибок», что тогда для женщины было редкостью.
Но, несмотря на свой ум и образованность, была она жестокой помещицей-крепостницей. С самого детства привыкла считать, что все вокруг создано для того, чтобы сделать ее жизнь приятной и удобной, и никогда не задумывалась над тем, что крепостные крестьяне такие же люди, как она сама. Ей ничего не стоило оторвать от семьи и сослать в дальнюю деревню на скотный двор горничную только за то, что та не успела стереть пыль с ее столика, или приказать высечь на конюшне всех садовников, если случайно оказывалось, что кто-то сорвал ее любимый цветок. Прихотям и причудам Варвары Петровны не было конца. Домашний врач из крепостных обязан был каждое утро справляться о ее здоровье, вести бюллетень и отсылать его в Москву двум докторам. Во время эпидемии холеры она так боялась заразиться, что для нее крепостной столяр сделал особые носилки с огромным стеклянным колпаком. Она садилась под колпак в мягкое кресло, и ее носили по деревне.
В доме у себя завела она особые порядки. У нее был свой «двор», свои «министры», своя «полиция». Министр двора — дворецкий обязан был являться к ней с докладом и ждать у дверей «разрешительного знака», чтобы заговорить. Если минуты две Варвара Петровна такого знака не подавала, то это значило, что она не желает принимать доклада. Все в доме распределялось по часам; даже голуби, которых кормила Варвара Петровна, и те знали свое время: в двенадцать часов дня раздавался колокольчик, и они прилетали за кормом.
Для детей также был установлен свой порядок жизни. Каждый день ровно в десять часов утра в детские комнаты входил Федор Иванович Лобанов — крепостной дворовый человек, который исполнял должность секретаря при Варваре Петровне. Он вручал гувернеру маленький листок бумаги, на котором рукой матери было написано расписание детских занятий и развлечений на день. Ни один гувернер не смел без приказания матери менять это расписание. Матери всегда все было известно — у нее была своя «тайная полиция». Во главе этой женской тайной полиции стояла старуха приживалка с трясущейся головой. Дети её боялись и ненавидели ее, а она наговаривала на них матери, и мать, ни в чем не разбираясь, приказывала сечь детей, иногда секла и сама.
Однажды стала она бить маленького Ваню; было ему тогда лет семь-восемь. На все мольбы мальчика сказать, за что его наказывают мать только приговаривала: «Сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя». Догадаться, какое он совершил преступление, Ваня не мог. На следующий день его снова высекли и обещали сечь до тех пор, пока он не сознается. Мальчик был в таком ужасе, что решил бежать из дому. Ночью он потихоньку оделся и в потемках стал пробираться по коридору в сени. Вдруг видит: навстречу кто-то идет с зажженной свечой; это был немец-гувернер. Он остановил мальчика. Ваня расплакался, сказал, что не знает, за что его секут, и что не хочет больше жить дома. Гувернер как умел успокоил, обласкал мальчика и обещал, что бить его больше не будут.
Но очень скоро Ваню снова высекли. В гости к Тургеневым приехал известный баснописец Иван Иванович Дмитриев. Мать приказала Ване, который любил декламировать стихи, прочесть одну из басен Дмитриева. Ваня с чувством прочел басню, а потом сказал: «Твои басни хороши, а Ивана Андреевича Крылова гораздо лучше». Дмитриев рассмеялся, а мать после его отъезда пребольно высекла сына и этим, как много лет спустя с грустной усмешкой вспоминал Тургенев, закрепила в нем воспоминание о первом знакомстве с русским писателем.
Русской грамоте Ваню очень рано выучил крепостной человек. Случилось так, что крепостной слуга и маленький мальчик очень подружились. Часто потихоньку от всех забирались они в сад, где были у них свои тайные любимые уголки. Как только старый слуга сделает знак рукой, кивнет на сад, Ваня всегда найдет предлог убежать. Добежит до пруда, заберется в камыши и, если нет здесь друга, бежит назад; где-то в боковой аллее раздвинет кусты орешника, черемухи, бузины, выскочит на маленькую полянку, покрытую зеленой шелковистой травой, и знает — здесь уже ждет его старый слуга. Сядут они рядом, и кажется Ване, что никто его не найдет, что деревья и кусты заслоняют его от всего мира. Сад полон звуков: свистит дрозд, заливается зяблик, кричит кукушка, поет каждый куст, каждая травинка.
Слушают они голоса старого сада, ведут разговоры обо всем, и очень часто дворовый слуга читает Ване стихи. Он читал ему Ломоносова, Сумарокова, Кантемира, и чем старее были стихи, тем больше они нравились чтецу. Особенно любил он декламировать торжественные, тяжелые стихи Хераскова и больше всего его поэму «Россиада». Как он ее декламировал! Каждый стих прочитывал сначала начерно, как бы для себя, скороговоркою, потом набело с необыкновенною восторженностью. И с такой же восторженностью и трепетом слушал его маленький Тургенев. Он был весь во власти этих стихов, постоянно декламировал их сам, пытался даже сочинять стихи. Но к стихам, особенно русским, в семье Тургеневых относились презрительно, и мальчику приходилось скрывать от матери и свое увлечение стихами и свою дружбу с крепостным слугой.
В детских комнатах шла своя, детская жизнь. Мальчики учились главным образом иностранным языкам, читали, выдумывали разные игры — как все дети. Была у них одна особенно любимая игра — в острова. У каждого брата был свой остров. Иван был королем на одном острове, Николай — великим герцогом на другом. Острова вели между собой войны; происходили битвы, одерживались победы; была даже нарисована карта острова, а Ивану поручено было написать историю островов, и он исписал целую толстую тетрадь. Часто после сражений братья оказывались серьезно раненными и тщательно потом смывали губкой кровь с лица друг у друга.
Мальчики подрастали. Старшему было уже одиннадцать лет, Ивану — девять. Настало время учиться, и решено было переехать в Москву.
Ехать собрались всем домом — «со всем потрохом», как тогда говорили. Как всегда, Варвару Петровну сопровождало много дворовой прислуги. Всю дорогу ухаживали за ней горничные девушки, приживалки. Впереди ехал фургон с платьями, с посудой. Если приходилось останавливаться где-нибудь в избе, то избу мыли, чистили, всю завешивали свежими простынями, расстилали ковры, раскладывали походный стол, и все должны были являться к обеду в парадных платьях.
Мальчикам было весело — они редко выезжали из Спасского и теперь в дороге радовались всему и не могли дождаться Москвы. Вот наконец и Москва. Широко раскинулась она по холмам. От заставы пошли пустыри с редкими домиками, мостовые, заваленные сугробами снега. А вот и первые извозчичьи сани с седоками; водовозы в бочках везут воду; на перекрестках в полосатых будках — будочники; на высоких деревянных столбах качаются фонари... После пожара 1812 года Москва уже отстроилась: вдоль улиц выросли новые каменные дома, многие мостовые поближе к Кремлю выложены были булыжником, площади огорожены. По Москве ехали медленно, долго, приехали на Самотеку и поселились в собственном доме.
Раза два в год по санному пути привозили из деревни «припас»: масло, битую птицу, муку. Голодные, озябшие возчики сидели в кухне, не спеша, уныло рассказывали деревенские новости, и Ваня иногда тайком пробирался на кухню — с интересом слушал рассказы; он скучал по Спасскому, по саду, по своим деревенским друзьям. В Москве жизнь в семье шла такая же сытая, праздная, как и в Спасском. Ивана вместе с братом Николаем скоро определили в пансион, сначала в один, потом в другой.
Самым ярким воспоминанием из пансионской жизни остались для маленького Тургенева те вечера, когда надзиратель пересказывал мальчикам только что вышедший роман Загоскина «Юрий Милославский». Надзиратель сам был увлечен романом, а мальчики слушали с таким восторгом, что когда однажды кто-то из них заговорил во время чтения, то Иван, не помня себя от ярости, вскочил и бросился бить мальчика, осмелившегося помешать рассказчику.
В пансионе Тургенев пробыл недолго. Одиннадцати лет его взяли домой и стали готовить к университетским экзаменам. По тогдашнему обычаю, к нему на дом ездили учителя по разным предметам. Уроки русского языка и словесности давал ему учитель, который восхищался Карамзиным, Жуковским, Батюшковым и не любил Пушкина. А мальчик Тургенев уже перечитал всего Пушкина и втайне благоговел перед ним.
В пятнадцать лет Тургенев блестяще выдержал экзамен и поступил на словесное отделение Московского университета. К этому времени он как-то вдруг вырос, повзрослел, окреп, стал шире в плечах. До сих пор он был очень мал ростом и производил впечатление совсем маленького мальчика. Позади осталось детство, с детскими играми, со всем тем, что вспоминалось иногда с веселой и немного грустной улыбкой. Но навсегда тяжелым бременем легла на душу память о жестоких расправах матери с крестьянами, о ссылаемых людях, о злобных, угрюмых взглядах, которыми часто провожали его мать крепостные крестьяне.
В Московском университете Тургенев пробыл всего год. Осенью 1834 года он перевелся на историко-филологический факультет Петербургского университета. В Петербург переехала и вся семья. Отец последние годы прихварывал и вскоре после переезда скончался. Но в жизни семьи и в характере матери мало что изменилось. В Петербурге мать также окружила себя приживалками, многочисленной дворней и вела жизнь капризной и властной барыни-помещицы. Сын мало бывал дома — новый город, университет, новые знакомые целиком захватили его.
Среди петербургского студенчества были дети бедных чиновников, служащих, крестьян. С некоторыми из них Тургенев сошелся ближе. Ему нравились студенческие сборища где-нибудь на окраине города, в маленьком мезонине деревянного дома, где несколько юношей при свете сальной свечи спорили, обсуждали разные события общественной и студенческой жизни, говорили об искусстве, о поэзии. Читали Пушкина, Гоголя, зачитывались статьями Белинского «Литературные мечтания» и «О русской повести и повестях Гоголя», которые помогли Тургеневу понять все значение Пушкина для русской литературы, правильно осмыслить все то, о чем говорил Гоголь в своих повестях.
Чтение, споры, общение со студентами обогащали Тургенева, наполняли новым содержанием его жизнь. Хотелось и самому делать что-то серьезное, значительное. Он пытался писать стихи, сочинял пьесы, мечтал о научной деятельности, усиленно занимался философией. Казалось, что философия даст ответы на вопрос: «Как жить?», который все чаще и чаще вставал перед ним.
Возвращаясь поздно вечером после какого-нибудь собрания или театра домой, он тихо пробирался в свою комнату и долго не ложился спать. В медных подсвечниках оплывали свечи, в окна уже глядел рассвет, а он все сидел у стола и писал. Так было написано множество мелких стихотворений, фантастическая драма в стихах «Стено» из итальянской жизни. Драму он решил показать профессору русской словесности Петру Александровичу Плетневу. Профессор не одобрил драмы и однажды на одной из лекций, не называя имени автора, раскритиковал ее. В тот же день, выходя из университета, Плетнев встретил Тургенева на улице и, как вспоминал позднее Тургенев, «отечески пожурил меня, причем, однако, заметил, что во мне что-то есть». Эти слова придали Тургеневу смелости, и он отнес Плетневу еще несколько своих стихотворений. Два из них, без подписи автора, появились в журнале — это были первые напечатанные произведения Тургенева.
Ранней весной Варвара Петровна всегда уезжала в Спасское; немного позднее приезжал на каникулы сын Иван. Лето обычно проходило быстро. Наезжали соседи, бывала молодежь, ставили спектакли, гуляли, читали. Очень часто со своей собакой уходил Тургенев на охоту и с раннего утра до поздней ночи бродил по окрестным лесам и лугам.
«Кто, кроме охотника, испытал, как отрадно бродить на заре по кустам? Зеленой чертой ложится след ваших ног по росистой, побелевшей траве. Вы раздвинете мокрый куст, — вас так и обдаст накопившимся теплым запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, медом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет на солнце; еще свежо, но уже чувствуется близость жары», — так позднее писал он о той радости, которую испытывал от общения с природой.
С каждым годом все больше и больше увлекала его охота; в этом была для него не только радость от близости с природой, но и желание лучше знать жизнь своего народа. Чем ближе узнавал Тургенев жизнь русского крестьянина, тем невыносимее становилось ему жить в доме матери, тем сильнее росло глухое раздражение против многих ее действий и распоряжений.
Однажды летом сидел он с несколькими гостями в комнате рядом с кабинетом матери, которая в это время слушала доклад своего крепостного секретаря Лобанова. Вдруг из кабинета раздался резкий и гневный голос матери, и в открытую дверь Тургенев увидел, как она схватила лежащий на столе хлыст и замахнулась им. В одно мгновенье Лобанов выхватил у нее из рук хлыст и отбросил его в угол комнаты. Ошеломленная такой дерзостью, Варвара Петровна сначала даже растерялась, потом позвонила в колокольчик и велела вбежавшим слугам вывести Лобанова. Через некоторое время его привели к ней уже в серой крестьянской одежде, в лаптях и объявили ему приговор: сослать в самую отдаленную деревню, а жену и троих детей оставить в Спасском.
Никакие уговоры сына не помогли. Трудно передать, что он пережил, какими глазами смотрел на своего старого друга Федора Ивановича, с которым связано было столько детских воспоминаний. Схватившись за голову, со словами: «Боже мой, какой ужас!» — он выбежал из комнаты.
В другой раз, приехав на зимние каникулы домой, он узнал, что мать продала дворовую девушку Лушу. Он прямо сказал матери, что торговлю крепостными считает варварством, что не допустит продажи, и спрятал девушку в одной надежной крестьянской семье. Помещица, купившая Лушу, заявила, что Тургенев «бунтует» крестьян. Для усмирения «бунта» в Спасское приехал исправник. Тургенев не выдал девушки. Тогда исправник собрал своих людей, вооружил их дубинами и отправился к дому, где была спрятана девушка. Тургенев встретил толпу на крыльце дома с ружьем в руках. «Стрелять буду!» — твердо заявил он. Луша не была продана. Но Тургенев скоро уехал, и мать могла истязать девушку за непослушание как хотела.
Как жить? Что делать? И разве только одна его мать так жестоко поступает со своими крепостными крестьянами? Разве не все помещики на Руси такие же? И он дал себе слово никогда не быть помещиком-крепостником, никогда не владеть крестьянами. В 1837 году Тургенев окончил университет и через год уехал за границу и поступил в Берлинский университет «доучиваться». Ему шел двадцатый год. Был он огромного роста и все еще по-юношески нескладен и неуклюж.
Мягкий, очень добрый, простодушный, он умел быть иногда и блестяще остроумным, язвительным, если его что-нибудь задевало. О будущем в голове у него бродили самые разные и неопределенные мысли: то он решал быть педагогом, профессором, то мечтал об ученой деятельности. Он много занймался историей, древними языками и главным образом философией.
В 1841 году Тургенев вернулся в Россию. Он уже начинал скучать по родине, по охоте. Хотелось побродить по лесам и болотам с ружьем и собакой, пострелять рябчиков, постоять на тяге... Вспоминалось теплое майское солнце, ласковое родное лето, золотые поля колосьев, сад в Спаском, пруды с ракитами.
Дом в Спасском недавно сгорел, и мать жила в Москве. Встретился он с матерью довольно холодно. Она была недовольна им — он редко писал ей из-за границы. Правда, она сама разрешила ему пропускать почту — в то время почту возили курьеры на лошадях,— но приказала, чтобы в дни, когда не пишет сын, писал дядька, который жил при нем. Если же и от дядьки не было письма, она секла одного из своих дворовых мальчиков и при этом писала сыну: «Что делать? бедный мальчик будет терпеть». Мера эта не могла не возмущать сына и все больше отдаляла его от матери.
Тургенев поселился в верхних комнатах московского дома и стал готовиться к экзамену на степень магистра. Но оказалось, что в Московском университете не было профессора философии и экзамен сдавать было некому. Он уехал в Петербург и сдал экзамен при Петербургском университете. Но все меньше думал он теперь об ученой деятельности и все больше мечтал о литературе и продолжал писать стихи. И вот наконец написал он большой рассказ в стихах о жизни уездной барышни Параши и напечатал отдельной книжкой, скрыв свое имя под двумя буквами «Т. Л.» — Тургенев-Лутовинов. Лутовинова — это была девичья фамилия матери. Уезжая на лето в Спасское, он передал поэму «Параша» Белинскому, не назвав себя, а месяца через два в журнале «Отечественные записки» прочел длинную статью Белинского о своей поэме.
«Он так благосклонно отозвался обо мне, так горячо хвалил меня, что, помнится, я почувствовал больше смущения, чем радости», — вспоминал позднее Тургенев.
Вернувшись из деревни, Тургенев тотчас же отправился к Белинскому. Так началось это знакомство, которое скоро перешло в дружбу и имело решающее значение для всей жизни Тургенева. «Тогда у меня бродили планы сделаться педагогом, профессором, ученым, — вспоминал Тургенев, — но... вскоре я познакомился с Виссарионом Григорьевичем Белинским... начал писать стихи, а затем прозу, и вся философия, а также мечты и планы о педагогике оставлены были в стороне: я всецело отдался русской литературе».
Белинский в те годы работал в журнале «Отечественные записки», это был самый передовой журнал своего времени. Он привлек к участию в нем Герцена, Лермонтова, Кольцова, Некрасова. Почти все русские писатели перебывали в маленькой его квартире и со многими из них познакомился Тургенев, который каждый день теперь заходил к Белинскому. У Белинского полюбили его за «предоброе и премягкое сердце», ценили за талантливость, за блестящее образование, за острый и насмешливый ум. Близость с таким человеком, как Белинский, очень много давала Тургеневу — ему всегда хотелось быть при нем лучше, серьезнее, проще. Белинский часто посмеивался над некоторыми привычками и замашками Тургенева, над тем, что любил он иногда воображать себя Онегиным или Печориным, любил пройтись по Невскому проспекту со стеклышком в глазу, с модной прической, одетый в платье, вывезенное из-за границы. Однажды Белинскому сказали, что в одном светском салоне Тургенев небрежно говорил о том, что не унизит себя, чтобы брать деньги за свои сочинения.
«Так вы считаете позором сознаться, что вам платят деньги за ваш умственный труд? Стыдно и больно мне за вас, Тургенев!» — сказал Белинский. И Тургенев, который всегда очень легко и добродушно соглашался со всеми замечаниями, если признавал их справедливыми, сам удивлялся тому, что мог сказать такую пошлость.
В то время был он очень беден. Мать не давала ему денег; ее возмущало, что сын стал писателем. «Писатель! Что такое писатель? По-моему, писатель и писец одно и то же, и тот и другой за деньги бумагу марают... Дворянин должен служить и составить себе карьеру и имя службой, а не бумагомараньем», — говорила она.
По настоянию матери Тургенев поступил на службу, но чиновником он оказался плохим. На службе он скучал, от скуки читал французские романы, сочинял смешные стихи, рассказывал сослуживцам веселые истории и очень скоро бросил службу, вернее, ему предложено было подать в отставку. Он не жалел об этом и больше уже никогда не делал попыток служить, хотя и очень нуждался в деньгах. Но даже от друзей, из какой-то ложной гордости, скрывал он свое положение.
В 1846 году в книге «Петербургский сборник», которую издал Некрасов, появилась новая поэма Тургенева «Помещик». Это был легкий и очень остроумный рассказ в стихах об одном случае из жизни помещика, о его глупости, о богомольной его жене, о пошлом и пестром собрании провинциальных людей, об их балах, привычках и занятиях, обо всем, чем жил, дышал, что любил этот уездный помещичий «высший свет». Как в зеркале увидели себя очень многие люди, читая эту новую поэму Тургенева, и, понятно, зрелище это было для них не очень приятно.
Белинский считал, что в поэме даны верные картины жизни, что вся она пропитана критикой крепостнических нравов и что это — лучшее произведение Тургенева. «Кажется, здесь талант г. Тургенева нашел свой истинный род, и в этом роде он неподражаем», — писал он.
Тургенев в этой поэме действительно нашел «свой истинный род». От лирических стихов о природе, о любви перешел он к показу действительной жизни. Но это были стихи — рассказ в стихах. Сам Тургенев никогда не любил, не ценил своих стихов и уже начинал думать о том, чтобы совсем оставить литературу.
Литературу он не оставил, но вместо стихов стал теперь писать прозу. «Андрей Колосов», «Три портрета» были первые написанные им рассказы. Рассказы эти прошли тогда как-то незамеченными, и Тургенев снова стал колебаться. Но рядом с ним был Белинский — человек, который почти безошибочно умел видеть, угадывать будущее писателя по его первым шагам в литературе. Он постоянно говорил Тургеневу о его призвании, ободрял, ввел в круг своих друзей, которые к этому времени сплотились вокруг журнала «Современник», редактором которого был Некрасов.
Хотя со времени восстания декабристов прошло уже больше двадцати лет, царь Николай I и его тайная полиция беспощадно искореняли и подавляли всякое проявление «свободомыслия в России». Но, несмотря ни на что, возникали новые тайные общества, подрастала молодежь, которая мечтала переделать жизнь, сделать людей счастливыми, уничтожить в России рабство. Всем им одинаково тяжело было жить в стране, где люди торгуют людьми, где нет правды, справедливости.
Чем старше становился Тургенев, тем невыносимее становилось ему жить в России. «Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел... Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него. В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца, с чем я поклялся никогда не примиряться... Это была моя Аннибаловская клятва, и не я один дал ее себе тогда»,— говорил Тургенев.
Тургенев собрался ехать за границу. Незадолго до отъезда он написал небольшой очерк-рассказ «Хорь и Калиныч» и передал его в журнал «Современник». В редакции придумали и прибавили к нему такой подзаголовок: «Из записок охотника». Был ли этот рассказ началом той борьбы с врагом, о которой думал Тургенев?
Некрасов, посылая рассказ цензору, перед тем как его печатать в журнале, писал: «Препровождаю небольшой рассказ Тургенева для «Смеси» первого номера — по крайнему моему разумению, совершенно невинный». Некрасов и Белинский хорошо понимали, что рассказ «Хорь и Калиныч» далеко не «невинный», поэтому и считали необходимым поместить его в первый номер нового журнала, а чтобы не очень он бросался в глаза «начальству», отвели ему скромное место в отделе «Смесь».
Это был рассказ, вернее — не рассказ, а превосходно написанные портреты трех человек. Вот барин-помещик: его очень хорошо назвал Тургенев: Полутыкин. Это бездарный, пустой человек. Правда, он не жесток, не истязает своих крепостных, но ему дела нет до того, как и чем они живут, лишь бы они исправно платили оброк и работали на него. А вот его крепостные — Хорь и Калиныч.
Хорь у барина на оброке; в лесу, на болоте, подальше от барских глаз, построил он себе избу и стал хозяйничать. Он умный, хозяйственный мужик, плечистый, плотный, лоб у него «высокий, шишковатый», и похож он на древнего мудреца Сократа. «Он, казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов». У Хоря большая семья, десять сыновей, — «все Хорьки», рослые, здоровые, краснощекие.
Калиныч совсем другой — худой, веселый, кроткий мечтатель с лицом добродушным и ясным, как «вечернее небо»; он постоянно напевает вполголоса, беззаботно поглядывает по сторонам. Он нежно любит природу и лучше всего чувствует себя в лесу, на пасеке и в своей избушке, увешанной пучками сухих, душистых трав. Избушка у него дрянная, нет ни семьи, ни хозяйства. На себя работать ему некогда — он на барщине, оторван от земли, ему приходится ходить с барином на охоту. Хорь и Калиныч — друзья.
Никто до Тургенева не рассказывал так о крепостных крестьянах. Он «зашел к народу с такой стороны, с какой до него к нему никто не заходил»,— писал Белинский. Невольно перед читателем вставал вопрос: в ком же больше настоящего, человеческого — в этом ли бездельнике-барине Полутыкине иди в его крепостных крестьянах? Посмотрите, — казалось, говорил своим рассказом Тургенев,— какие есть на Руси люди, они крепостные, они рабы, их жизнь в руках у барина-помещика, но и в этих условиях они умеют сохранить свою душевную красоту, свои силы. А какие вокруг них растут и поднимаются молодые побеги! И разве не в них будущее России?
Первый номер журнала со своим рассказом Тургенев получил уже за границей. Скоро пришло и письмо от Белинского. «Вы и сами не: знаете, что такое «Хорь и Калиныч»... Судя по «Хорю», вы далеко пойдете... Найти свою дорогу, узнать свое место — в этом всё для человека, это для него значит сделаться самим собою».
«Найти свою дорогу», — об этом много думал Тургенев, и вот теперь Белинский говорит, что он на верном пути, и как-то яснее становятся мысли, которые смутно бродят в голове. И Тургенев пишет и отсылает в Россию рассказ за рассказом. После рассказов «Хорь и Калиныч», «Петр Петрович Каратаев» в журнале «Современник» были напечатаны: «Мой сосед Радилов», «Однодворец Овсянников», «Льгов», «Ермолай и мельничиха».
Весной, по настоянию врачей, Белинский уехал за границу лечиться. Тургенев встретил его в Берлине и увез в Зальцбрунн, маленький немецкий курорт, где жил их общий приятель Павел Васильевич Анненков. Анненков давно не видел Белинского и едва узнал его — так он изменился. Но духом Белинский был бодр, много рассказывал о петербургских новостях, о журнале, говорил о том, что главным вопросом теперь является крепостное право, что о борьбе с ним должен думать каждый порядочный человек в России. Тургенев в это время писал новые рассказы: «Бурмистр», «Контора», «Два помещика». Легко, радостно работалось ему при мысли, что Белинский рядом, что ему первому прочтет он свои новые рассказы.

продолжение рассказа...