Н. Ашукин. "Алексей Васильевич Кольцов. Его жизнь и песни" Изд.-во "Красная новь", Москва, 1923 г. OCR Biografia.Ru
Текстовая версия книги приведена с сокращениями и не содержит стихов Кольцова. Скачать книгу целиком Вы сможете в нашей
"DjVu-библиотеке"
Жизнь Алексея Васильевича Кольцова.
Больше чем сто лет назад жил в Воронеже мещани Василий Петрович Кольцов. Он был барышник-прасол и на торговле скотом сумел сколотить себе хороши деньги. Когда-то начал он с немногого, ездил по деревням на шершавой лошаденке, в сбруе, связанной из веревок, и скупал у мужиков дохлых собак и кошек, шкуры с палых лошадей, трепаную пеньку и лен, холсты и домотканные сукна. Окрестные мужики хорошо знали Василия Петровича, и хоть ругали его шкурятникои, кошатником и кожелупом, но в торговых делах с ним ладили. Всегда с прибаутками, с пословицами хитрый и сметливый Василий Петрович ловко обходил мужиков. В длиннополом засаленном сюртуке, подпоясанный полотенцем, помахивая обтрепанным кнутиком, ловкий прасол шнырял по базарам и ярмаркам около возов с сеном и рожью, зорко выглядывая, кого бы ему околпачить, дешево выторговать у одного мужика лошадь и дорого продать ее другому.
- Не обманешь — не продашь! Деньги — любезные детушки, а кто без денег — тот худенек! — любил говаривать Василий Петрович и крепко следовал этим житейским правилам. Целью его жизни было: „скопить деньгу", и он усердно занимался этим делом. Торговля шла удачно, и Василий Петрович очень скоро разбогател. Он уже перестал заглядывать в каждую канаву, надеясь найти там дохлую собаку или кошку, а стал скупать на убой целыми гуртами коров и овец, год от года богатея. В городе он пользовался известностью, особенно с тех пор, как купил большой дом на лучшей улице, на Дворянской. У него были даже крепостные люди, которых он, как мещанин, не имел права покупать в собственность, но брал у помещиков на срок, то есть, собственно говоря, тоже покупал, но на определенное число лет. Такой крепостной была в доме Василия Петровича старая нянюшка, жившая раньше у помещиков, а теперь ухаживавшая за дочкой разбогатевшего прасола. 3 октября 1809 года Василий Петрович порадовался: у него родился сын. Мальчика назвали Алексеем: — Ну, Прасковья Ивановна,— сказал обрадованный Василий Петрович жене,— спасибо, теперь у меня будет помощник; состарюсь, Алеша заменит меня... Василий Петрович был настоящий торгаш, и в деньгах для него было все счастье. Этого счастья он и желал своему сыну, из которого и хотел сделать торговца, купца. — Эх, только бы вырастал малый, а уж каких делов мы накрутим!.. Пока пусть растет, забавляется, придет пора, приучится к делу. Мальчик рос шустрый, смышленый. До поры до времени отец, весь ушедший в торговлю, обращал на него мало внимания. Мать любила Алешу и давала ему полную свободу, заботясь о том, чтобы он посытнее и повкуснее кушал. Сверстников у мальчика в семье не было, сестра была много старше его, и он рос одиноко, бродил по окрестным лесам и полям и однажды, бегая босиком по болотам и лужам, жестоко простудился и слег в постель. Он долго прохворал, едва не лишился ног, но потом поправился; однако, крепкое здоровье его сильно сдало, и он до конца жизни чувствовал отзывь этой болезни. Когда Алеше исполнилось девять лет, отец решил начать учить его грамоте, рассудив, что грамота, особливо арифметика, умение хорошо считать, нужна в торговом деле. Для первоначального обучения мальчика был приглашен учитель из воронежских семинаристов. Грамота мальчику далась легко, и вскоре он поступил прямо в первый класс уездного училища (в 1818 году), но проучился там очень недолго. Окончив первый класс и пробыв во втором только четыре месяца, он был взят отцом домой. — Дня чего ему полный курс кончать?— сказал Василий Петрович,— ему не в попы итти, не в приказные! Писать, читать умеет, счет знает — и довольно. В нашем деле больших наук не требуется, чего книжками зря голову забивать, вот я и без книжек в люди вышел! чего ему надо? Пора приниматься за дело! Конечно, пробыв в училище всего только год с небольшим, мальчик научиться там мог немногому; писал он очень безграмотно, с ошибками, но все-таки училище приохотило его к книге. Он пристрастился к чтению. Деньги, которые отец давал ему на лакомства, он стал тратить на покупку книжек. Книжки он покупал на базаре, и книжки эти были — лубочные, разные сказки; о Бове Королевиче и Еруслане Лазаревиче зачитывался Алеша, улетая мечтами далеко от суровой и будничной жизни, к которой его приучал отец. Он водил сына с собой на базары и ярмарки, открывая тайны и способы барышничества. Лазил при нем под брюхо лошади, которую выторговывал у мужика, нащупывая, нет-ли у лошади какого-нибудь порока, божился, что лошадь запалена и назначал самую низкую цену. Наконец, ударив с мужиком по рукам, Василий Петрович надевал на лошадь обрать, давал повод Алеше и по дороге к дому говорил ему, что никакого запала у лошади нет, что стоит она много дороже, что без обмана торговли не бывает, что денежку надо беречь на черный день. Уча сына „уму-разуму", отец начал понемногу коситься на его увлечение книжками: — Ты к делу приучайся, а сказки-побаски читать да перечитывать брось, не маленький уж теперь! Зная строгий нрав своего отца, Алеша старался приучаться по торговой части, но книг все-таки не забывал. Еще в училище он подружился со своим сверстником, сыном купца Варгина. У Варгиных был целый шкаф с книгами, и друзья-мальчики пользовались ими, вместе читая в саду. Алеша брал книги и на дом, где читал тайком, по ночам, хоронясь от строгого отцовского взгляда. Правда, эти книги были не очень-то серьезные, а разные романы, в которых рассказывались невероятные истории, но все же чтение их принесло мальчику пользу. Он еще больше полюбил книгу, книга пробудила в нем интерес к знанию, книга отрывала его от грязной жизни, полной мелкого обмана, торгашества и надувательства. Книги спасли юного Кольцова и не дали ему увязнуть в той тине барышничества, куда толкал его отец. Не полюби мальчик книгу, он конечно, вырос бы таким же, каким был его отец. Привыкнув к торговле на базарах, мальчик стал сопровождать отца в долгие поездки по степям, где в продолжение всего лета бродили гурты скота, а зимою отец посылал его уже без себя, вместе с приказчиком, на ярмарки для закупки и продажи товара. С десяти—одиннадцати лет Кольцов жил среди торгашей и надувателей, но эта жизнь не оставила на нем никаких следов. В долгие степные поездки, покончив дневные торговые расчеты, он думал о прочитанных книгах, мысленно сам сочиняя разные невероятные истории, любуясь широкими просторами степей, с которыми он не расставался целое лето. Он полюбил огонек вечернего костра, на котором варился ужин; ночлеги под чистым звездным небом, на зеленой траве; любил иногда целые дни не слезать с коня, перегоняя стадо с одного места на другое. Он полюбил степную жизнь за ее красоту и приволье. Правда, ему случалось порою целые дни и недели проводить в грязи, слякоти, на холодном осеннем ветру, засыпать на голой земле, под шум дождя, прикрываясь войлоком или овчинным тулупом. Но привольное раздолье степей, в ясные и жаркие дни весны и лета, вознаграждало его за все лишения и тягости осенней непогоды. Так, между степью с гуртами овец и чтением, провел Кольцов три года. В эту пору он узнал первое горе: его приятель Варгин, с которым они вместе читали, умер. Кольцов сильно тосковал, и утешение находил только в чтении. Умерший приятель завещал ему все свои книги, несколько десятков, которые он и принялся перечитывать на свободе, в городе и в степи.
До сих пор ему еще ни разу не приходилось читать стихов, он не имел о них никакого понятия. Случайно на базаре он купил сочинения старого поэта Дмитриева. Раскрыв книгу и прочитав несколько строк, Кольцов удивился,— напечатанные ровными столбцами короткие строки стихов не были похожи на то, что прежде он читал. Ему показалось, что стихи нельзя читать, а нужно петь. В восторге от своей покупки, он побежал с нею в сад, забился там в угол, среди кустов смородины и малины, и начал петь стихи Дмитриева. Распевая стихи, он заметил сходство между ними и песнями. Кольцову полюбился склад, размеренность и плавность стихов. Многие стихи из книги Дмитриева он выучил наизусть. И тут же пробудилось в нем желание самому сложить такие же мерные и плавные строки, похожие на песни. Но это оказалось делом трудным. Кольцов совершенно не знал правил, как складывать стихи, и его первый опыт вышел неудачным. И все-таки Кольцов не оставил своей охоты к стихотворству, к сочинению стихов. Ему хотелось и читать чужие стихи и писать свои. С этих пор он почти перестал читать прозу (повести, романы), покупал книги, писанные стихами. В Воронеже в то время существовала единственная книжная лавка Кашкина, куда Кольцов часто захаживал, покупая себе сочинения тогдашних известных поэтов. Вместе с тем он продолжал усердно и сам сочинять стихи, которые ему, на его горе, некому было показать, не с кем было о них посоветоваться. Книгопродавец Кашкин, человек умный и начитанный, обратил внимание на шестнадцатилетнего Кольцова, заинтересовался им и стал расспрашивать его о прочитанных книгах. Кольцов признался ему, что пишет стихи и принес тетрадку со своими опытами. Кашкин одобрил его стремление писать стихи, но самые стихи, сочиненные им, нашел очень слабыми; он объяснил, что для писания стихов существуют особые правила, которые необходимо знать и подарил ему книгу, где эти правила были изложены и, кроме того, предложил ему безвозмездно брать для прочтения книги из лавки. Нечего и говорить о радости Кольцова! Теперь него в руках была книга, которая открывала ему все тайны стихотворства, целая библиотека — вся книжная лавка Кашкина — была к его услугам. Это было для него большим счастьем! Кольцов с жадностью набросился на книги, и которые ему особенно нравились, как напр., сочинения Пушкина, он покупал. Перечитав много раз правила стихосложения, Кольцов принялся подражать стихам Пушкина и Жуковского. Но дело на лад шло пока слабо: кольцовские стихи еще были нескладны; он сам чувствовал их недостатки. Но, продолжая упражняться, Кольцов добился того, что, наконец, написал (в 1827 г.) удачное стихотворение:
Сирота.
Не прельщайте, не маните, Пылкой юности мечты! Удалитесь, улетите От бездомной сироты! Что ж вы, злые, что вы вьетесь Над усталой головой? Что вы с ветром не несетесь В край неведомый, чужой? Были дни — и я любила Сны о радости земной, Но надежда изменила, Радость — сон в судьбе моей. Наяву же, в облегченье, Только слезы проливать, И не верить в облегченье И покоя не вкушать. Не прельщайте ж, не маните, Светлой радости мечты! Унеситесь, улетите От бездомной сироты!
В чтении, в писании стихов и в поездках по степям шло время. Кольцову исполнилось семнадцать лет. Он полюбил крепостную девушку Дуняшу, жившую у них в доме служанкой. Девушка тоже полюбила юного Кольцова. Эта любовь, разумеется, не понравилась старику отцу Кольцова. Его желанием было женить сына на какой-нибудь купчихе с деньгами, а крепостная Дуняша могла разрушить все его планы. Огец воспользовался отъездом сына в степь и продал Дуняшу
на Дон. Вернувшись из поездки и не застав дома Дуияши, Кольцов, пораженный горем, захворал горячкой. Но едва оправившись от болезни, заняв у знакомых деньжонок, как безумный, кинулся он в степь разыскивать несчастную Дуняшу. Встретиться с ней ему однако больше не пришлось. Спустя долгое время он узнал, что девушка, проданная в казачью станицу, скоро зачахла и умерла в тоске разлуки и в муках жестокого обращения. Кольцов еще больше полюбил книги, стихи и степь. В далеких степных просторах, при свете костра, он складывал свои стихи. Как бы в награду за утраченную любовь „злодейка-судьба" послала Кольцову верного друга. Это был Серебрянский, воспитанник Воронежской семинарии, человек больших дарований и познаний. Он тоже писал стихи. Еще до сих пор поется, как песня, написанное им стихотворение: „Быстры, как волны, дни нашей жизни". Дружеские беседы с Серебрянским были для Кольцова очень полезны. В Серебряиском он нашел строгого и верного ценителя своих стихов. Но ему не долго пришлось пользоваться советами друга. Серебрянский, бросив семинарию, уехал в Москву, чтобы учиться там медицине. Кольцов снова остался в одиночестве со своими стихами и книгами. А вокруг была та же жизнь: барышничество, высчитыванье прибыли, отцовские поучения о том, что не обманешь — не продашь... Но за книгами и сочинением стихов он забывался. Слух о самородном таланте Кольцова дошел до сына воронежского помещика Николая Владимировича Станкевича. Это был очень умный, хорошо образованный человек. Он учился с большим успехом в Москве, в университете и приехал на лето в свое воронежское поместье. У его отца-помещика был винокуренный завод, куда местные торговцы скотом пригоняли свои гурты для корма бардою. Молодой Станкевич, тогда еще живший, как барчук, разумеется, не имел никаких сношений с этими людьми. Однажды, ложась спать, он долго не мог найти своего слугу. Несколько раз он звонил в звонок, но слуга не являлся. — Чго бы это могло значить?— подумал Станкевич.— Уж не загулял ли он?..
Наконец, в корридоре раздались шаги. В комнату вошел слуга. На вопрос молодого барина, почему он так долго не являлся на его зов, слуга ответил: — Простите, барин, я в людской заслушался песен, какие нам читал прасол Кольцов. При этом слуга привел несколько оставшихся у него в памяти строчек. Станкевич заинтересовался необыкновенным npacoлом, который читает песни и велел позвать его к себе. Кольцов явился на другой день. Станкевич, к великому своему удивлению, узнал, что песни сочинены самим прасолом; прасол пишет стихи. Барин расспросил его обо всей его жизни. Кольцов рассказал о том, как мало ему пришлось учиться, как он рвется к знанию, но занятый делами торговли, читать книги может только урывками. Станкевич попросил Кольцова передать ему все свои стихотворения. Станкевич уехал в Москву к напечатал в одном из журналов несколько стихотворений Кольцова. Вскоре после знакомства со Станкевичем, Кольцов (в мае 1831 года) был отправлен отцом по торговым делам в Москву. Эта поездка принесла ему очень большую пользу. Через Станкевича он познакомился со многими писателями и особенно подружился с знаменитым русским критиком В. Г. Белинским. Белинский многим помог Кольцову в его самообразовании. Он указывал ему книги, которые следует прочесть, беседовал с ним о прочитанном, внимательно просматривал его стихи и обсуждал их достоинства и недостатки.
На средства Станкевича и его друзей, в 1835 году в Москве была напечатана небольшая книжечка „Стихотворения А. Кольцова". Критик Белинский написал о ней очень хороший отзыв, признав Кольцова истинным поэтом. Но всецело посвятить себя литературе, отдать все свое время книгам и писанию стихов, Кольцов не мог. Этому мешало постоянное участие в тортовых делах отца, а главное — в его судебных тяжбах. Отец постоянно с кем-нибудь судился и вести судебные дела поручал сыну. По этим судебным делам Кольцов приезжал в Петербург два раза в 1836 и 1838 году. Здесь он познакомился с еще большим числом писателей, чем в свою первую поездку в Москвy. Участливо и тепло он был встречен Жуковским и Пушкиным. Писатель князь Вяземский явился даже для Кольцова его покровителем в судебных тяжбах, и Кольцов мог ублажать своего родителя успехом в судебных местах. Белинский в это время переехал из Москвы в Петербург, и опять часто встречался с Кольцовым, еще более сблизился с ним, радуясь успеху его стихов, всюду рекомендуя его, как талантливого поэта. Успех не вскружил голову Кольцова. Он хорошо сознавал недостатки своего образования, стремясь пополнить его чтением, внимательно прислушивался к разговорам писателей. Сам свой талант он оценивал очень скромно, держался робко и застенчиво. Однажды был он в гостях, на литературном вечере у писателя Плетнева. В числе гостей был Пушкин, стихами которого Кольцов зачитывался. Одетый в длиннополый двухбортный сюртук, короткий жилет с бисерной часовой цепочкой и шейный платочек с бантом, Кольцов скромно сидел в уголке и восторженными глазами смотрел на Пушкина. Пушкин вскоре ушел. Присутствующие стали просить Кольцова прочитать свое последнее стихотворение. Кольцов никак не соглашался, как его не упрашивали. — Что это я стал бы читать?— сказал он после вечера.— Тут Пушкин Александр Сергеевич только что вышел, а я бы свои стихи читать стал! Кольцов благоговел перед Пушкиным, и посвятил его памяти свое стихотворение „Лес". Живя в Петербурге, ежедневно встречаясь с писателями, находясь в кругу интересов людей образованных, Кольцов много писал. По возвращении в Воронеж, он опять чувствовал себя одиноким, и отводил душу в письмах к своим новым столичным знакомым. Особенно часто он писал Белинскому. А вокруг опять была торговля, судебные дела, услуги, угождения, посещения разных неприятных людей, счеты, расчеты, брань и ссоры. Кольцов хорошо сознавал и больно чувствовал разлад в своей жизни, разлад между своими умственными запросами и действительностью. Друзья звали Кольцова в Петербург, предлагая ему открыть там книжную торговлю. Но торговля ему опостылела; он не хотел бы торговать даже и книгами. Скрепя сердце, ему приходилось жить в семье отца. В довершение всего, отец круто к нему переменился. Он сквозь пальцы мог смотреть на книжные занятия сына, когда тот с помощью своих влиятельных друзей устраивал его судебные дела. Но одно такое дело Кольцов проиграл. Торгаш-отец начал донимать сына попреками. Жизнь в семье стала прямо каторгой. В это время Кольцов разошелся и с горячо любимой младшей сестрой Анисьей. Он заботился об ее образовании, думал развить ее чтением книг, советевал ей учиться французскому языку. Но сестра влюбилась в какого-то воронежского мещанина, мечтала и о замужестве с ним и на беседы с братом перестала обращать внимания. Мелочные разговоры о приданом, о выделении сестриной части повели к полной ссоре между братом и сестрой. В 1840 году Кольцов серьезно заболел,— у него открылась чахотка. Больному требовалась тишина, полное спокойствие, а дома готовилась свадьба сестры, и он не только был в полном загоне, его ежеминутно дразнили, мучили, оскорбляли. Ухаживали за ним только мать, да крепостная старуха нянька. Но в доме надо всеми властвовал отец, отказывавший сыну в деньгах даже на лекарство. У больного Кольцова не было ни сахара, ни чаю, ни свечей. Мать только украдкою от отца могла доставлять больному обед и ужин. Отец требовал, чтобы он жил в доме вместе со всеми, где ему не было ни одной минуты покоя. Он не выдержал и перебрался в мезонин, который целую зиму не топился,— ему отказано было даже в дровах, и он добывал их по ночам, как вор. Отец, узнавши об этом, обещал выгнать его из дому по шее. Делать было нечего, и он опять перешел вниз. Раз в соседней комнате, у его сестры было много гостей, которые затеяли игру: поставили на середину комнаты стол, положили на него девушку, покрыли ее простынею и хором начали петь вечную память рабу божию Алексею. Это была, по их мнению, невинная шутка. А больной метался в то время в бреду. Вскоре последовала свадьба сестры. „Все начали ходить и бегать через мою комнату,"— писал больной Кольцов Белинскому,—„полы моют то-и-дело, а сырость для меня убийственна. Трубки, благовония курят каждый день; для моих расстроенных легких это плохо. У меня опять образовалось воспаление, сначала в правом боку, потом в левом, довольно опасное и мучительное. И здесь-то я струсил не на шутку. Несколько дней жизнь висела на волоске, лекарь мой, несмотря на то, что я ему очень мало платил, приезжал три раза в день. А в эту пору у нас вечеринки к ждый день — шум, крик, беготня, двери в моей комнате до полночи ни минуты не стоят на петлях. Прошу не курить,— курят больше; прошу не благовонить — больше; прошу не мыть полов - моют". Наконец, прошла свадьба. В болезни Кольцова на ступило улучшение. Он воспрянул духом и стал мечтать о переезде в Петербург. Но вскоре он опять по чувствовал себя худо. Он уже не имел возможности писать друзьям письма. Силы его угасали. 29 октября 1842 года Алексей Васильевич Кольцо скончался на 34 году жизни. Крепостная старуха-нянька приняла его последний вздох. Друзья были далеко и не скоро узнали о смерти поэта. Кольцов умер, но песни его живут. Многие из них печатаются в школьных учебниках, мы знакомимся с ними еще в детстве; а например, песня "Хуторок" распевается еще до сих пор. Стихи Кольцова написаны удивительно просто, тепло и задушевно и по всему своему складу приближаются к настоящим народным песням, которые так любил и ценил сам поэт. Лучшие стихотворения это те, в которых изображается крестьянская жизнь. Он хорошо знал ее, но знал со стороны, как посторонний наблюдатель; он не был связан с деревней, с землей с тяжелым трудом крестьянина. Нельзя забывать того, что Кольцов вырос в мещанской семье; влияние этой среды сказалось на нем в том, что он не увидел ничего ненормального в бесправном положении крепостного крестьянина. Этой стороны крестьянской жизни он не затронул в своих стихотворениях. Воспитанием Кольцова объясняется и его религиозность, отразившаяся во многих его стихотворениях. (Напр., „Урожай"). Но всего этого поставить Кольцову в вину нельзя. Он был первым, кто стал писать о крестьянской жизни. Правильного изображения этой жизни до него у писателей почти не было, он был первым поэтом, который всю силу своего таланта отдал изображению народной жизни и нельзя от него требовать, чтобы он осветил все стороны этой жизни. Следом за Кольцовым, по той дороге, которую проложил он, пошли другие поэты, изображавшие жизнь крестьянина полнее и разностороннее.
