Накануне обыватели настроены зловеще. — Рабочие не будут выступать, - говорят они с злорадной усмешкой. А потом ... по темным углам шепчутся, что будет какое-то враждебное советам выступление, неизвестно чье и неизвестно за что. Эти рассказы меня, как человека достаточно осведомленного, нисколько не волнуют. Но волнует меня . . . небо . . .
Оно хмурится не-на шутку. Спрашиваю сведующего метеоролога. Отвечает, что мы вступили в полосу циклонов, и что потянутся теперь непрерывные дожди. Признаюсь, я встал в четыре часа посмотреть, насколько враждебна к нашему празднику погода. Небо было ясно, и большая луна, чуть ущемленная, бледнела при лучах восходящего солнца. Многие площади и улицы города разубраны, местами с большим вкусом, делающим честь художникам-организаторам. Плакаты. Конечно, я убежден, что на плакаты будут нарекания. Ведь это так легко — ругать футуристов. По существу же, — от кубизма и футуризма остались только чуткость и мощность общей формы да ярко-цветность, столь необходимые для живописи под открытым небом, рассчитанной на гиганта-зрителя о сотнях тысяч голов. И с каким восторгом художественная молодежь отдалась своей задаче. Многие, не разгибая спину, работали по 14—15 часов над огромными холстами и, написав великана-крестьянина, выводили четкие буквы: «Не отдадим Красного Петрограда» или «Вся власть советам». Тут несомненно произошло слияние молодых исканий и исканий толпы. Не все еще ладится, но что-то большое налаживается. * * * * * * *
Марсово поле со своей серой трибуной на заднем плане и кучами зелени над могилами жертв революции, с красными знаменами на высоких столбах, полное народа, с линиями броневиков и отдельными автомобилями под ясным весенним небом, в котором кружатся птицы, — представляет из себя зрелище величественное. Идут и идут толпы рабочих, изможденных и мужественно настроенных. Веют тысячи знамен, плакаты вещают великие слова, горящие в каждом из наших сердец. Много войска, неожиданно много. И какое бодрое, как изменился самый ритм походки русских солдат, как выпрямились все эти вооруженные массы. Солдаты и прежде участвовали в наших демонстрациях, но, протестуя против войны, которой служили против воли, они не могли гордиться оружием, которое носили. То был конец армии царской и буржуазной, и ее развал был естественен и отраден. Нынче — это зарождение новой вооруженной силы первого абсолютно-свободного народа мира. Этим об'ясняется, конечно, молодецкий и уверенный вид советской Красной Армии во всех ее частях. Я еду на Неву, и здесь настоящая волшебная сказка... Уже и днем флот, расцветившийся тысячами флагов, придавал великолепной Неве такой нарядный вид, что сердце, стесненное всеми невзгодами, не могло не забиться ликующе. Я думаю всякий, кто видел это зрелище, — а видело его пол-Петрограда — согласится, что оно было незабываемо красиво и волнующе радостно. Вечером началась изумительная борьба света и тьмы. Десятки прожекторов бросали световые столбцы и белыми мечами скользили в воздухе. Их яркие лучи ложились на дворцы, крепости и корабли, мосты и вырывали у ночи то одну, то другую красоту нашего пленительного северного Рима. Взвивались ракеты, падали разноцветные звезды. Фонтаны и клубы дыма в странной и бледной игре лучей создавали целую поэму, целую симфонию огня и мрака во всех переливах светотени и доводили впечатление до какой-то жуткой величавости. Гремели салюты с Петропавловской крепости. * * * * * * * Празднование 1-го мая было официальным. Его праздновало государство. Мощь государства сказывалась во многом. Но разве не видна самая идея, что государство, доселе бывшее нашим злейшим врагом, теперь наше и празднует 1-е Мая, как свой величайший праздник ...
Но поверьте, что, если бы это празднество было только официальным — ничего, кроме пустоты, не получилось бы из него. Но эти народные массы, Красный Флот, Красная Армия — подлинно трудящийся люд — влили в него свои силы. Поэтому мы можем сказать: «Никогда еще этот праздник труда не отливался в такие красивые формы».
