.

И это сильный пол? Яркие афоризмы и цитаты знаменитых людей о мужчинах


.

Вся правда о женщинах: гениальные афоризмы и цитаты мировых знаменитостей




Торквемада в чистилище. Часть вторая. Глава 4


Бенито Перес Гальдос. "Повести о ростовщике Торквемаде"
Гос. изд-во худож. лит-ры, М., 1958 г.
OCR Biografia.Ru

Подходило лето, и следовало подумать о переезде, по крайней мере на время каникул, куда-нибудь в прохладную местность. Снова предстояла борьба со скрягой, и на этот раз Крус пришлось встретиться с более упорным сопротивлением, чем обычно: враг набрался смелости. «Лето,— заявил дон Франсико, — время года по преимуществу для Мадрида. Всю мою жизнь я проводил его в столице и отлично загорал. Никогда человек не чувствует себя здесь так хорошо, как в июле и августе, отделавшись, наконец, от насморка и приобретя хороший аппетит и крепкий сон».
— Я беспокоюсь не о вас, — возразила свояченица, — ведь среди многих даров, ниспосланных вам божественным провидением, вы обладаете способностью выносить самый палящий зной. Не забочусь я и о себе, — я довольствуюсь немногим. Но Фидела не может провести лето в городе, и это настоящее варварство держать ее здесь.
— Моя бедная Сильвия — царство ей небесное! — тоже страдала от сезона, особенно в последние месяцы беременности, и все же мы оставались летом в городе. Холодная вода в глиняном кувшине, закрытые на день окна, короткая прогулка перед сном — и жары как не бывало! О даче нечего и думать, сеньора. А с новоизобретенной чепухой в виде морских курортов, которые являются тяжким бременем для множества семей, я и вовсе не соглашусь. Мы останемся в Мадриде, ведь мне необходимо вплотную заняться нашумевшими табачными поставками; между нами говоря, затея уж не кажется мне такой выгодной, как расписывали ваши друзья. Разговор окончен. На этот раз не ждите уступки. А теперь — дзинь-дзинь! — заседание закрывается.
Решив, что поездка так или иначе состоится, Крус на время отступила; но наутро она основательно настропалила Фиделу, и крепость скряжничества была взята сокрушительным приступом.
— Что ж, придется уступить, — согласился скряга, с видом жертвы покусывая кончики усов. — Лишь бы Фидела была довольна. Но чур! Будем благоразумны и поедем всего на три-четыре недели. При этом, дорогая сеньора предлагаю вам до предела сократить рас- ходы. Нам не к чему разыгрывать из себя принцев. Поедем во втором классе.
— Но, дон Франсиско?!.
— Во втором, и билеты закажем туда и обратно.
— Это невозможно. Придется мне все взять в свои руки. Во втором классе! Я не потерплю, чтобы вы до такой степени не считались с собственным достоинством. Поручите всю заботу о нашем путешествии мне. Я не повезу вас ни в Сан-Себастьян, ни в Биарриц, эти модные курорты для показной роскоши. Мы устроимся в скромной вилле в Эрнани. Я уже договорилась.
— Как, вы уже всем распорядились по собственному усмотрению?
— Да, по собственному усмотрению. И за все это, равно как за многое, о чем я пока умалчиваю, вы еще поблагодарите меня. На этом точка.
— Так что...
— Я же сказала, что больше говорить не о чем, я берусь все устроить сама. Из-за этого, право, не стоит ссориться. Хороши же вы, как я вижу.
— Что вы видите, что вы можете видеть во мне, черт подери! кроме того, что я несчастный человек, мученик вашего чванства, пленник, закованный в кандалы, невольник, лишенный единственной радости — жить с расчетом и беречь гроши, которые достаются потом и кровью?
— Лицемер! Комедиант! Да вы не расходуете и десятой доли своих доходов! — запальчиво воскликнула свояченица. — Вы должны тратить больше, значительно больше, И приготовьтесь к этому, ибо я буду беспощадна.
— Прикончите же меня разом, ведь я такой олух, что не могу вам сопротивляться и дам себя раздеть до нитки; вы с меня кожу живьем сдираете.
— Мы еще только начинаем. И довожу до вашего сведения, что дети ваши выйдут в меня, я хочу сказать — в свою мать. Они будут вылитыми Агила, унаследуют мой облик и образ мыслей.
— Мой сын — Агила! — вне себя воскликнул Торквемада. — Мой сын с вашим образом мыслей! Мой сын будет грабить меня! О, сеньора, замолчите, перестаньте нести околесицу, не то я... я способен,,. Говорю вам, оставьте меня в покое. Это уж слишком. У меня темно в глазах, кровь бросилась мне в голову.
— Чудак!.. Да что же вам желать лучшего? — злорадно улыбаясь, спросила свояченица с порога. — Он будет Агила, чистокровный Агила. Вот увидите, увидите.
Бедняга все сносил, но этого стерпеть не мог, — ведь он вбил себе в голову, что сын его будет не кем иным, как вторым Валентином, перевоплотившимся и вернувшимся в мир в первоначальном своем облике, разумный, спокойный и самый гениальный в мире математик., Чудак принимал эту мысль так близко к сердцу, что не откажись Крус вовремя от своей шутки, как дым рассеялись бы ее колдовские чары, и скряга, вырвавшись на волю из-под ненавистной власти, занес бы карающую длань над мучительницей. Дон Франсиско был огорошен: его сын Валентин будет вылитый Агила, вместо того чтобы стать маленьким Торквемадой, милым ребенком, который пока носится в лучах вечной славы в ожидании своего нового появления среди мира живых. Нет, шутка зашла уж слишком далеко. Весь день скрягу терзали сомнения. Проработав несколько часов кряду один в новой конторе на третьем этаже, он вошел вечером в свой личный кабинет, где на старом бюро, уже не походившем больше на алтарь, по-прежнему стоял портрет сына. Шагая из угла в угол, ростовщик перебирал в уме все слова, в недобрый час произнесенные свояченицей.
«Сказать, что ты будешь вылитый Агила! Видал ты когда-нибудь такую наглость?»
Он пристально посмотрел на портрет, но портрет молчал; печальное личико не выражало ничего, кроме тайной, немой озабоченности. С тех пор как благосостояние отца стало быстро расти и положение его в свете изменилось, мальчик чаще всего молчал, лишь изредка отвечая на вопросы короткими: да, нет. Правда, дон Франсиско больше не проводил ночей в кабинете, воюя с непокорной бессонницей или лихорадочными мыслями о барышах.
«Разве ты меня не слышишь? Ведь ты не будешь Агила? Скажи, что не будешь. — Дону Франсиско почудилось, будто сын на портрете отрицательно покачал головой, — Я так и знал. Сеньора мелет вздор».
Торквемада вернулся в контору и еще с полчаса корпел над счетами, напрягая усталый мозг. Внезапно лежавшие перед ним на столе цифры завертелись в одуряющей, головокружительной пляске, и среди водоворота подхваченных ураганом пылинок возник Валентин; глядя в лицо виновнику своих дней, он сказал, топнув ножкой: «Папа, я хочу проехаться по железной дороге».
Одно мгновение отец боролся с этим крошечным видением, потом, проведя рукой по глазам, прогнал его, и откинул назад отяжелевшую голову. Посыльный подошел к нему, напоминая, что сеньоры ждут его за обеденным столом, и Торквемада удивленно заворчал, услышав, что слуга уже в третий раз зовет его; наконец он встал, потянулся и, пошатываясь, точно пьяный, спустился вниз по внутренней лестнице в столовую. По дороге скряга говорил себе: «Он хочет проехаться по железной дороге! Материнские причуды! Ребенок еще не родился, а мне уже стараются его испортить».

продолжение книги ...